Лиричная поэзия. Краткий словарь по эстетике

Лирическая поэзия

История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. - М.: Наука, 1983-1994.Т. 1. - 1983. - С. 332-342.

В то время как Гесиод в своей отсталой земледельческой Беотии преподавал крестьянам накопленные столетиями и рассчитанные на века уроки хозяйской и житейской мудрости, города островной Греции и Малоазийского побережья жили тревожной и беспокойной жизнью. Родовая организация разваливалась на глазах; знать, забравшая в свои руки чуть ли не весь земельный фонд общины, не гнушалась также оптовой торговлей или ростовщичеством. Из массы обезземеленных рядовых общинников выделялись отряды смельчаков, готовых с оружием в руках искать пахотной земли и сносного существования в чужих краях; личная инициатива, предприимчивость и смекалка, прославленные в гомеровской «Одиссее», воспринимались теперь как свойства, необходимые десяткам и сотням людей. Но и для тех, кто оставался в родном городе и должен был отражать натиск воинственных соседей, потеряли всякую привлекательность героические идеалы знати: поединки богатырей ушли в далекое прошлое и защитить отчизну в бою могло только сплоченное гражданское ополчение.

В период классовых схваток, характерных для второй половины VII и всего VI вв., нередко на первый план выдвигались так называемые тираны. Слово это в своем первоначальном значении не ассоциировалось с деспотизмом и жестокостью; тираном назывался человек, пришедший к единоличной власти, не имея на нее наследственных прав. В условиях, когда знать уже окончательно себя скомпрометировала и не могла претендовать на политическое руководство, а силы нарождающейся рабовладельческой демократии были еще слишком слабы, возникал этот античный вариант «бонапартизма»: опираясь на поддержку низов, кто-нибудь из знатных приходил к власти и, ограничивая чрезмерные претензии своих братьев по классу, создавал возможность для экономической стабилизации ремесленников, торговцев и мелких землевладельцев. Со временем эти же самые силы приводили к свержению тирании, но в течение нескольких десятков лет удачливый тиран и даже его потомки могли удерживаться у власти.

Для придания авторитета и блеска своему двору тираны охотно приглашали к себе художников и поэтов. Первые украшали резиденцию правителя и город храмами и скульптурами, вторые сочиняли произведения для исполнения их хорами на религиозных празднествах или спортивных состязаниях, которые в конечном счете тоже являлись составной частью культа. Впрочем, гимны в честь богов-покровителей, как и свадебные или погребальные песнопения, исполняемые раздельно хорами юношей, девушек, взрослых граждан и продолжавшие традицию фольклорных обрядов, существовали во всяком греческом государстве, независимо от его политического строя, и в этих жанрах сохранялись предпосылки для дальнейшего расцвета религиозно-мифологического мышления.

Героический эпос с его безбрежным и неторопливым рассказом о делах давно минувших дней одинаково не годился для выражения мыслей и чувств как горсточки людей, навеки бросивших родные берега и ищущих счастья на чужбине, так и всей общины, собиравшейся в боевом строю или на городской площади. Конечно, гомеровские поэмы все еще исполнялись рапсодами на общегреческих праздниках, занимая по нескольку дней из их официальной программы, но они воспринимались уже как традиционное искусство, как голос вчерашнего дня, не дающий ответа на запросы дня текущего. Оружием новой эпохи стал новый поэтический жанр - лирика.

Термин «лирика», введенный в употребление александрийскими учеными в III в. до н. э., имел первоначально более узкое значение, чем теперь, и относился только к произведениям, исполнявшимся под аккомпанемент струнного инструмента - лиры или кифары. В настоящее время в понятие греческой лирики включаются как стихотворения разных жанров, носившие музыкально-вокальный характер, так и произведения декламационного склада, исполнявшиеся в сопровождении флейты. Первая разновидность носит название сольной и хоровой мелики (от греч. «мелос» - песня), ко второй относятся элегия и ямбы.

Различия между отдельными видами древнегреческой лирики (в широком смысле этого слова) не сводятся к формальным моментам, которые сами обязаны своим происхождением фольклорным жанрам: сольная мелика восходит к любовным, свадебным и застольным песням; хоровая - к торжественным обрядовым славлениям или гимнам; элегия возникла из погребальной заплачки, ямб - из народных обличительных куплетов. Хотя в творчестве индивидуальных поэтов возможности отдельных жанров существенно расширяются (например, элегия в значительной степени утрачивает свой скорбный характер и становится средством размышлений на личные и общественные темы), сохраняется их первоначальная специфика как в области содержания, так и в форме: мелические произведения пишутся свободными музыкальными размерами, чаще всего на эолийском или дорийском диалекте; традиционным размером элегии остается элегический дистих (сочетание дактилического гексаметра с пентаметром), и ее сочиняют, как и ямбы, на близком эпосу ионийском диалекте. Так как в процессе литературного развития элегия и ямб сблизились между собой по содержанию и одни и те же поэты нередко выступали в обоих жанрах, в дальнейшем изложении удобно рассмотреть отдельно творчество поэтов декламационного направления и поэтов-меликов.

Декламационная поэзия древних греков - элегия и ямб - представляет собой до сих пор огромное поле обломков. Несколько стихотворений, сохраненных почти полностью более поздними авторами, - редчайшее исключение на фоне обрывков в два-четыре элегических дистиха, уцелевших в виде цитаты по случайному поводу, или более обширных, но сильно поврежденных папирусных фрагментов. Тем не менее ясно, что среди всех лирических жанров элегия и ямб наиболее активно отражают осознание человеком происходящих в мире перемен и поиски им своего места в новых исторических условиях, когда обаяние «гомеровской» личности безнадежно утрачено, а нормы поведения гражданина государства еще не сформировались. Показательно при этом, что, пользуясь традиционным языком эпоса, элегия выдвигает перед аудиторией совершенно новые этические постулаты.

В единственной дошедшей до нас элегии основоположника этого жанра, малоазийского поэта Каллина (первая половина VII в. до н. э.), а еще более в сохранившихся фрагментах Тиртея (вторая половина VII в. до н. э.) предъявляются требования к общественному поведению гражданина в суровую пору тяжелой для государства войны. В отличие от гомеровского эпоса, чьим идеалом является благородный герой, ищущий в войне прежде всего добычи и личной славы (некоторое исключение составляет только Гектор), элегия Тиртея обращена к коллективу граждан, которых он побуждает принять активное участие в войне и тем самым выполнить свой общественный долг. Сначала изображаются невзгоды и моральное состояние человека, который захотел бы оставить родной город в трудный час (он будет нищим и всем ненавистным скитаться на чужбине со стариками-родителями, женой и малыми детьми, повсюду ему будут сопутствовать позор и бесчестье), затем делается вывод: только тот достоин почета и уважения, кто, не щадя жизни, сражается за отчизну.

В другом отрывке подвергается сомнению идеал героической доблести. Быстрота ног, сила в борьбе, огромный рост и царственная осанка, несметное богатство и дар красноречия, т. е. качества, свойственные все вместе или в определенных сочетаниях гомеровским «царям», еще не определяют ценности человека,

Если не будет отважно стоять он в сечи кровавой Или стремиться вперед, в бой рукопашный с врагом: Эта лишь доблесть и этот лишь подвиг для юного мужа Лучше, прекраснее всех прочих похвал средь людей. (Фр. 12, ст. 11-14. Перевод В. Латышева)

Согласно античному анекдоту, Тиртей был хромым школьным учителем, которого афиняне послали спартанцам вместо просимой теми помощи; спартанцы восприняли это как насмешку, но Тиртей воодушевил их песнями и тем способствовал победе в войне. В действительности Тиртей был, вероятно, исконным жителем Лакедемона, ибо в своих стихотворениях затрагивал также вопросы спартанского общественного устройства, призывая граждан к упрочению государства. Тот факт, что и в дорийской Спарте наставительную элегию писали на ионийском наречии, свидетельствует как об устойчивости уже сложившейся литературной традиции, так и о ее общегреческом значении.

Для понимания творчества Архилоха огромное значение имеет опубликованный в 1974 г. папирусный лист из античного издания его стихотворений. Впервые в руки исследователей попал сплошной текст Архилоха, превышающий по объему (35 стихов) любой из ранее известных фрагментов и представляющий собой вторую половину эпода. Содержание стихотворения составляет весьма вольный диалог молодого человека с девушкой, завершающийся еще более откровенной любовной сценой. Это содержание часть исследователей склонна связывать с античным преданием о том, что богатый паросский гражданин Ликамб, соотечественник Архилоха, просватал за него свою дочь, а затем нарушил данное слово и что Архилох обрушил на отца и дочь поток оскорбительных ямбов. С поношением такого рода по адресу отобранной невесты мы встречаемся и в новом эподе. Однако в то же время ясно, что в эподе речь идет о вымышленном событии, и следует отличать Архилоха-поэта от лирического героя его стихотворений, хотя чувства и мысли этого героя, естественно, отражали мировосприятие самого Архилоха.

Так, для поэта не существует тех бесспорных нравственных ценностей, которые составляли основу поведения гомеровских героев: воинская честь и слава, в том числе посмертная.

Носит теперь горделиво саиец* мой щит безупречный: Волей-неволей пришлось бросить его мне в кустах. Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я добыть, (Фр. 5. Перевод В. Вересаева)

Сообщается в одном из фрагментов Архилоха об исходе сражения. В глазах Архилоха лишена всякого смысла погоня за славой ценой жизни: умерший не пользуется у сограждан ни почетом, ни славой, живые ищут расположения живых, а доля покойника - худая доля.

В окружающем его мире Архилох не видит закономерности и целесообразности. Оказавшись свидетелем солнечного затмения (по современным расчетам, оно произошло 6 апреля 648 г.), он, потрясенный, восклицает:

Можно ждать, чего угодно, можно веровать всему, Ничему нельзя дивиться, раз уж Зевс, отец богов, В полдень ночь послал на землю, заградивши свет лучей У сияющего солнца. Жалкий страх на всех напал. (Фр. 122, ст. 1-4. Перевод В. Вересаева)

Как необъяснимы чудеса в природе, так непостижимы причины людских несчастий: человека одолевают бедствия, от которых ему негде искать защиты.

Острота восприятия действительности, нередко приводящая поэта к душевному смятению, не ослабляет его собственной активности и в определенной мере даже закаляет в испытаниях. Хотя жизнь и представляет в его глазах смену событий без отчетливо уловимого смысла, нагромождению бедствий он противопоставляет «мужественную стойкость».

Сердце, сердце! Грозным строем встали беды пред тобой, Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов! Пусть везде кругом засады, - твердо стой, не трепещи! Победишь - своей победы напоказ не выставляй, Победят - не огорчайся, запершись в дому, не плачь, В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй. Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт. (Фр. 128. Перевод В. Вересаева)

Сила выражения владеющего им чувства делает Архилоха поистине первым лирическим поэтом; с необыкновенной яркостью, физически ощутимой конкретностью описывает он состояние человека, охваченного неудовлетворенной страстью: «свернувшись под сердцем», она «заволокла густым мраком глаза влюбленного», «похитив из груди нежные чувства». Используя традиционную гомеровскую лексику, Архилох не сосредоточивает внимания на внешних признаках чувства, а пытается раскрыть его воздействие на человека «изнутри». Об этом же свидетельствует и уже упоминавшийся фрагмент нового эпода: эпическая фразеология переосмысляется в нем для изображения любовного чувства и его внешних проявлений с неслыханной до тех пор откровенностью.

В ритмическом отношении творчество Архилоха, даже судя по дошедшим до нас фрагментам, отличалось исключительным разнообразием (он писал элегии, ямбы, тетраметры, эподы, эпиграммы), четкостью формы и выразительностью. На родине поэта в его честь было воздвигнуто святилище, от которого в наше время найдены остатки надписи, содержащей биографию Архилоха и отрывки из его стихотворений.

Тиртей и Архилох как бы олицетворяют собой два различных типа мироощущения, характерных для элегии и ямба. У одних поэтов переоценка старых этических норм, отказ от традиционной морали ведут к потере ориентации в мире, к утрате веры в разумность и закономерность существующего, к ощущению беспомощности индивида перед лицом окружающих его бедствий. Другие, напротив, сосредоточивают свое внимание на новых формах гражданского общежития, обосновывают их целесообразность и закономерность.

К первой группе следует отнести, кроме Архилоха, его современника Семонида Аморгского (прозвище - по названию острова Аморгоса, где Семонид руководил основанием колонии). Если Архилох стремится по крайней мере познать ритм человеческой жизни и выработать в себе стойкость перед лицом испытаний, то Семонид не ставит перед собой и такой задачи, отрицая всякую возможность понять смысл человеческого бытия: в людях нет разума, подверженные ежедневным случайностям, они живут, как стадо баранов, не зная, какой конец приготовит каждому бог. Напрасны людские надежды, ожидание богатства и благополучия, вместо них человека подстерегают старость, болезни, гибель на войне или в морских волнах, а иной в отчаянии и сам лезет в петлю. Правда, и у Семонида можно встретить призыв не падать духом, но выход из безнадежности человеческого бытия он находит в наслаждениях. В традициях Архилоха выдержана ямбическая «поэма» Семонида о женских характерах. В духе басни или животного эпоса поэт объясняет происхождение различных женщин: от хитрой лисы, злобной собаки, непостоянного моря, лошади, обезьяны и т. д., не скупясь при этом на нелестные оценки своих современниц; только унаследовавшая трудолюбие и бережливость пчелы достойна похвалы.

«Гедонистический» вывод сближает Семонида с Мимнермом из Колофона (вторая половина VII в. до н. э.). Для Мимнерма нет жизни и радости «без утех златой Афродиты» - тайных свиданий и любовных встреч. (По сообщениям древних, эти высказывания Мимнерма содержались в сборнике его элегий, посвященных флейтистке Нанно.) Но едва ли не чаще, чем у Семонида, возникает перед Мимнермом призрак тягостной, ненавистной и позорной старости. Один этот образ ярко характеризует утрату «гомеровского» жизнеотношения, ибо для эпоса старость является предметом почета и уважения, Мимнерм же мечтает прожить без болезней и тягостных забот хотя бы до шестидесяти лет. При таком мироощущении закономерен уход в себя: услаждай свою душу, не внимая отзывам сограждан; этические нормы, поскольку о них заходит речь, касаются только соблюдения искренности в отношениях между друзьями или любовниками. Сохранились также фрагменты, содержащие воспоминания на исторические темы, но и этим произведениям Мимнерма, по-видимому, была чужда наступательная тенденция в духе Каллина и Тиртея.

Подлинным наследником их традиций явился афинянин Солон, чья поэзия отмечена активным вмешательством в жизнь родного города. Сохранился рассказ о том, как Солон побудил афинян возобновить неудачную для них до тех пор войну с мегарцами из-за Саламина: появившись на городской площади, он прочитал заранее сочиненную элегию, в которой порицал сограждан за бездействие и призывал снова взяться за оружие. Агитация, облеченная в поэтическую форму, подействовала: афинское ополчение, возглавляемое Солоном, выиграло войну и вытеснило мегарцев с Саламина. В другой элегии Солон изображал бедственное положение, сложившееся в Афинах в начале VI в. до н. э., предостерегая местных богачей от проявлений алчности и корыстолюбия, губительных для государства. Искренняя озабоченность Солона будущим Афин и его всем известная честность привели к тому, что по общему согласию ему поручили выработать законы, которые должны были восстановить в Афинах гражданский мир. Благодаря непосредственному участию Солона в проведении политических и экономических мер, заложивших основу афинской демократии, в его собственном творчестве нашли рельефное выражение идеи, впоследствии широко использованные в демократическом мировоззрении V в. до н. э.

Подобно Гесиоду Солон считает вполне естественным стремление людей к богатству, хотя и не видит смысла в чрезмерной погоне за золотом и серебром, за огромными земельными угодьями. С молитвы даровать ему благополучие, обеспеченное богатством, начинает Солон и самое крупное из дошедших до нас произведений - элегию, обращенную к Музам. Но стремиться к богатству можно только честным путем; благосостояние, дарованное богами, прочно от корней до вершины, а богатство, приобретенное насилием или дерзостью («гибрис»), пришедшее к людям в результате их несправедливых дел, влечет за собой беду, ибо Зевс видит конец всего и насылает на виновных в неправедном обогащении заслуженное возмездие.

Конкретный пример такой страсти к обогащению, пренебрегающей всеми моральными нормами, Солон находит в поведении современных ему богачей, которые наживаются, «злым предаваясь делам».

И не щадят ничего, ни из сокровищ святых, Ни из народных богатств; они грабят, откуда придется, И не боятся совсем Правды уставов святых. (Фр. 3, ст. 12-14. Перевод С. Радцига)

Между тем Правда (Справедливость) знает всю жизнь человека, его прошлое и настоящее и рано или поздно обрушит свое возмездие не только на непосредственно виновного, но и на весь город, терпящий такие преступления. Картина напоминает гесиодовский рассказ о нечестивом городе, хиреющем по воле Зевса, - впрочем, с одним существенным отличием. У Гесиода как главное прегрешение рассматривается несправедливый суд, и кара, насылаемая Зевсом, носит характер стихийного бедствия (неурожай, мор и т. п.). У Солона корыстолюбие богачей подрывает изнутри социальный организм, ибо ведет к порабощению одних граждан другими и к междоусобным распрям, опустошающим государство. Важно подчеркнуть и еще один момент. Солон убежден, что над его родными Афинами распростерта благодетельная длань богов, предохраняющая город от гибели; однако сами граждане своим неразумием и корыстолюбием толкают государство в пропасть вопреки воле богов, поэтому на первый план выдвигается личная ответственность человека, способного своими действиями причинить отчизне непоправимый ущерб.

Кроме вполне надежных фактов о деятельности Солона, от античности дошли полулегендарные подробности о его жизни, в частности малодостоверный рассказ о беседе Солона с лидийским царем Крезом, во время которой древнегреческий законодатель противопоставил призрачному счастью сказочно богатого восточного царя идеал честной и безбедной жизни рядового гражданина греческого государства, умеющего прожить и умереть с достоинством.

Наставительный характер, свойственный вообще элегии и отчетливо выраженный в творчестве Солона, с еще большей наглядностью выступает в поэзии Феогнида из Мегары (вторая половина VI в. до н. э.). До нас дошел под его именем сборник (около 1400 стихов) небольших стихотворений и элегических двустиший, обращенных к юноше Кирну и содержащих многочисленные правила жизненной мудрости. Среди них встречаются размышления общего характера (о непознаваемости замысла бессмертных богов, о ненадежности человеческих усилий и т. п.), напоминающие стихотворные строки Солона или попросту заимствованные у него, но в целом мировоззрение Феогнида резко отличается от взглядов афинского законодателя. Феогнид - обедневший аристократ, с ненавистью взирающий на происходящие вокруг него перемены. В его сознании люди все еще делятся на «благородных», или «добрых», и на «худых», или «низких», и утрата «благородными» своих жизненных позиций воспринимается Феогнидом как торжество бесстыдства и наглости, свойственных «низким», т. е. массе городских ремесленников, торговцев и мелких землевладельцев. В борьбе, происходящей между демократией и знатью, все симпатии Феогнида на стороне последней, и своих братьев по классу он призывает к решительной расправе с демосом:

Крепкой пятою топчи пустодушный народ, беспощадно Острою палкой коли, тяжким ярмом придави. (Ст. 846-847. Перевод В. Вересаева)

Хотя «благородные» в представлении Феогнида являются единственными носителями чести и справедливости, для подавления народного недовольства годятся совсем другие средства:

Сладко баюкай врага, а когда попадет тебе в руки, Мсти ему и не ищи поводов мести тогда. (Ст. 363-364)

Впрочем, и в лагере аристократов Феогнид не видит верности сословным идеалам: одни успели примениться к обстановке и войти в доверие к народу; другие в погоне за деньгами заключают браки с выходцами из «низких», но разбогатевших семей; никому ни в чем нельзя верить, и круг истинных друзей становится все уже. В наставлениях Кирну Феогнид старается хранить верность старинным нравственным нормам знати, но его собственная вера в справедливость и покровительство богов сильно подорвана:

Как же, Кронид, допускает душа твоя, чтоб нечестивцы Участь имели одну с теми, кто правду блюдет? Чтобы равны тебе были разумный душой и надменный, В несправедливых делах жизнь проводящий свою? (Ст. 377-380)

В отличие от Тиртея и Солона, обосновывавших в своих элегиях нормы поведения индивидуума в гражданском коллективе с исторически прогрессивных позиций, Феогнид, ограниченный мировоззрением обреченного класса, не видит перед собой перспективы и все больше погружается в мрачный пессимизм:

Лучшая доля для смертных - на свет никогда не родиться И никогда не видать яркого солнца лучей. (Ст. 425-426)

Следует в заключение заметить, что в «феогнидовский корпус» входит достаточное количество политически нейтральных размышлений (о необходимости соблюдать меру при выпивке, о трудностях воспитания детей, о семейных отношениях и т. д.), сделавших его весьма популярным в античности и облегчавших проникновение в него назидательных отрывков из других элегических поэтов. Выделение в этих условиях первоначального ядра сборника представляет значительные трудности, но его основная идеологическая направленность не вызывает никакого сомнения.

Прямую противоположность Феогниду представлял его старший современник, последний крупный представитель ямбографии - Гиппонакт из Эфеса. Еще сильнее, чем у Архилоха, звучит у Гиппонакта издевка над всеми общественными и литературными нормами. Себя самого поэт изображает голодным бедняком и попрошайкой, то тщетно вымогающим у богов теплую одежду и обувь, то упрекающим их в невнимании. Нередко он дает в своих стихотворениях натуралистические зарисовки из жизни и быта окружающего его простонародья, угрожает расправой своим недругам. Героический эпос воспринимается только в пародийном плане: в торжественных гексаметрах «воспевается» прожорливая старуха. Любимый размер Гиппонакта (возможно, впервые введенный им в поэзию) - так называемый холиямб («хромой ямб»), т. е. ямбический триметр с заменой последней стопы спондеем или хореем, использованный впоследствии александрийскими поэтами Каллимахом и Геродом и поздним баснописцем Бабрием.

Гермес Килленский, Майи сын, Гермес милый! Услышь поэта! В дырах весь мой плащ, - дрогну. Дай одежонку Гиппонакту, дай обувь! (Фр. 32. Перевод В. Иванова)

Самоосознание личности в период напряженной борьбы, сопутствовавшей становлению нового мировоззрения, происходило в сольной (монодической) мелике на иных путях, чем в ионийской элегии и ямбе. Классики сольной мелики Алкей и поэтесса Сапфо (расцвет творчества обоих падает на первую половину VI в. до н. э.) происходили из эолийской аристократии с острова Лесбоса, где были сильны такие пережитки родового строя, как мужские и женские «содружества», в которых члены знатных родов проводили бо?льшую часть своего времени, будучи связаны общностью происхождения и религиозных культов. Одним из важнейших средств для выражения мироощущения участников подобных союзов служила поэзия в ее фольклорных формах. В творчестве Алкея и Сапфо мы находим многочисленные примеры использования традиционных жанров, обогащенных, однако, индивидуальным мировосприятием художника.

Алкей родился между 630 и 620 гг. до н. э. и был еще мальчиком, когда его братья в союзе с митиленским политическим деятелем Питтаком свергли местного тирана Меланхра; под предводительством Питтака Алкей затем участвовал в войне за Сигей - важный стратегический пункт на пути в Черное море. Когда же впоследствии Питтак сам пришел к власти, Алкей занял по отношению к нему резко враждебную позицию, в результате чего вынужден был уйти в изгнание сначала в пределах самого Лесбоса, а затем и в более далекие края. Мотивы гражданской войны занимают в творчестве Алкея едва ли не самое значительное место. Хотя Алкей не слишком хорошо разбирался в вопросах большой политики, он, во всяком случае, видел, что власть уходит из рук старинных родов, и переживал крушение своего класса горячо и искренне. С большой силой звучит призыв Алкея к соратникам взяться за оружие, чтобы отстоять свои права.

Медью воинской весь блестит, весь оружием убран дом - Аресу в честь. Тут шеломы, как жар, горят, и колышется белые На них хвосты... Есть булаты халкидские, есть и пояс, и перевязь - Готово все. Ничего не забыто здесь - не забудем и мы, друзья, За что взялись. (Фр. 357. Перевод В. Иванова)

Виновником гражданской смуты и его собственного изгнания Алкей считает Питтака. Отсюда обвинения по адресу нового правителя в нарушении прежних клятв и призыв к Эриниям отмстить Питтаку за вероломство. Горькие жалобы Алкея на свою участь бездомного скитальца прерываются потоками беспощадной хулы и брани, изливаемой на Питтака: поэт обвиняет его - едва ли заслуженно - и в низком происхождении, и в физическом уродстве, и в излишнем пристрастии к вину. Как призывы к единомышленникам, так и выпады против политических соперников, размышления на общественные и моральные темы часто облекаются у Алкея в форму застольной песни. При этом лесбийский поэт не видит в переменах политической обстановки, в переходе власти из рук в руки какой-либо закономерности и целесообразности. Государство представляется ему кораблем, который носят по морю разбушевавшиеся ветры, и только на пирушке в кругу друзей поэт находит забвение от треволнений борьбы:

К чему раздумьем сердце мрачить, друзья? Предотвратим ли думой грядущее? Вино - из всех лекарств лекарство Против унынья. Напьемся ж пьяны! (Фр. 335)

Кроме стихотворений, вызванных потребностями момента, Алкей писал также гимны богам, произведения на мифологические темы, но и в них он не стремился к осмыслению традиционных сказаний в духе ионийских мыслителей и поэтов; самой сильной стороной его творчества оставалась энергичная и впечатляющая фиксация единичного факта и владеющего поэтом настроения.

Вплоть до поздней античности Алкей был очень популярен; его хорошо знал, в частности, Гораций, использовавший многие размеры лесбийской лирики. Хотя в настоящее время мы располагаем только отрывками и немногими полностью сохранившимися стихотворениями, их сжатый и ясный язык, близкий к современной поэту разговорной речи, а также отличающиеся зримой конкретностью образы подтверждают высокую репутацию Алкея у потомков.

Современница Алкея, поэтесса Сапфо (род. ок. 612 г. до н. э.), также принадлежавшая к митиленской знати, одно время, как и Алкей, находилась с семьей в изгнании. Однако политические темы не нашли почти никакого отражения в ее творчестве, и о внешних обстоятельствах ее жизни мы узнаем из поэзии Сапфо тоже немного: несколько строчек среди дошедших до нас отрывков посвящено горячо любимой дочери Клеиде, да беспутный младший брат поэтессы Харакс, отправившийся на поиски приключений в Египет и завязавший скандальный роман с известной гетерой, доставляет Сапфо много огорчений. В основном поэзия Сапфо определяется обстановкой замкнутого женского объединения, в котором сама она играла ведущую роль. Главные темы Сапфо - любовь и красота ее подруг, взаимные привязанности и горе разлуки; при этом традиционные мотивы фольклорных и обрядовых «девичьих песен» наполняются остро воспринимаемыми личными переживаниями. Характерным образцом может служить стихотворение «К Афродите», открывавшее первую книгу сочинений Сапфо, собранных александрийскими учеными. По форме это стихотворение построено как гимн с обрамляющими его призывами к божеству о помощи, с перечислением эпитетов богини, воспоминанием о ранее оказанном содействии; содержание же его составляет жалоба на неразделенное чувство и выдержанное в чисто фольклорных антитезах обещание Афродиты:

Прочь бежит? - Начнет за тобой гоняться. Не берет даров? - Поспешит с дарами. Нет любви к тебе? - И любовью вспыхнет, Хочет, не хочет. (Перевод В. Вересаева)

В отличие от эпоса, знающего любовь преимущественно как физическое влечение, Сапфо воспринимает ее как страшную стихийную силу («Любовь потрясла мне душу, как ветер, обрушившийся на дуб на скале»), с которой смертному трудно бороться. «Снова терзает меня расслабляющая члены любовь, сладостно-горькое чудовище, от которого нет защиты», - гласит другой фрагмент. Если эпитет «расслабляющая члены» восходит к древнегреческой народной поэзии, характеризуя полуобморочное состояние влюбленного, то определение любви как «сладостно-горького чудовища» принадлежит самой Сапфо и свидетельствует о важном шаге, сделанном греческой поэзией на пути к пониманию внутреннего мира человека.

Еще более значительное завоевание Сапфо - попытка изобразить переживаемое человеком чувство не по внешним симптомам, как это было в эпосе, а по его внутреннему состоянию. Первые шаги в этом направлении были сделаны Архилохом, и Сапфо, несомненно, продолжает идти тем же путем, когда следующим образом описывает ощущения влюбленного: «Только я взгляну на тебя, как у меня пропадает голос, а язык немеет, быстрый огонь пробегает под кожей, глаза ничего не видят, в ушах стоит звон, меня охватывает холодный пот, всю бьет дрожь, я становлюсь зеленее травы и кажусь чуть ли не мертвой» (фр. 31). Если перемена в цвете лица, дрожь и даже холодный пот могут быть замечены посторонним наблюдателем (как это свойственно в описании аффекта у Гомера), то ощущение внезапной немоты, звон в ушах и внутренний жар принадлежат к числу таких, все еще вполне конкретно-физических признаков, наблюдение и фиксация которых доступны уже только самому переживающему индивиду.

К тематике любовной лирики Сапфо близко примыкают ее эпиталамии - свадебные песни, исполнявшиеся на различных этапах брачного обряда. В них, правда, встречаются и мифологические реминисценции (так, возможно, сохранившееся в папирусных отрывках описание свадебного поезда Гектора и Андромахи и их встречи в Трое входило в состав более обширного эпиталамия), но в целом преобладает фольклорный колорит: соревнование юношей и девушек, прощание невесты с девичеством, сравнение жениха с Аресом и т. п.

В ритмическом отношении творчество Сапфо отличалось таким разнообразием, что александрийские ученые смогли составить восемь книг ее стихотворений, различающихся по использованным в них размерам. Среди них, вероятно, собственным изобретением поэтессы является широко употребляющаяся ею строфа, позднее названная сапфической.

Оценка Сапфо в поздней античности весьма противоречива: от наименования ее «десятой музой» до анекдотов и побасенок сомнительного свойства, распространявшихся аттической комедией. Причина последних - в непонимании особенностей общественного уклада в эолодорийских государствах, где женщина пользовалась гораздо большей свободой, чем в Афинах, и долгое время сохранялись пережитки половозрастных содружеств.

Жизнь последнего крупного представителя монодической лирики - Анакреонта (вторая половина VI в. до н. э.) - протекала, в отличие от Алкея и Сапфо, не на родине (он происходил из малоазийского г. Теоса, подпавшего под власть персов), а преимущественно при дворах тиранов, которые стремились привлекать к себе крупных поэтов. Культура в окружении тиранов носила верхушечный характер: внимание сосредоточивалось не на глубоком проникновении в материал, а на мастерстве и изяществе его обработки. Анакреонт, снискавший еще в древности славу «певца любви», значительно уступает Сапфо в силе и глубине переживания: любовь для него - не «чудовище, от которого нет защиты», а сладостное и приятное развлечение.

Бросил шар свой пурпуровый Златовласый Эрот в меня И зовет позабавиться С девой пестрообутой. Фр. 13. Перевод В. Вересаева)

Там, где у Сапфо искренняя молитва к Афродите, у Анакреонта - изящное и полушутливое обращение за помощью к Дионису - богу виноградной лозы и покровителю возлияний. Правда, Анакреонт не поклонник шумного пиршества и вакхических неистовств, но «застольная» тематика встречается у него не реже любовной. Простота в восприятии мира, ясное и бесхитростное отношение к жизни и любви, как к легкой игре, сильно отличает Анакреонта от лесбийских лириков и от ионийской элегии. (Исключение составляют, может быть, две строфы, ставшие известными недавно благодаря найденным папирусам: здесь речь идет о молодой женщине, жалующейся на свою долю и ожидающей смерти как спасения.) Даже к старости, стоявшей мрачным призраком перед Мимнермом и Феогнидом, Анакреонт относится с добродушной иронией.

Подлинных стихотворений Анакреонта сохранилось немного; два из них переведены Пушкиным («Кобылица молодая...» и «Поредели, побелели...»). Значительно больше дошедших от поздней античности подражаний Анакреонту, которые послужили образцом для анакреонтики в новоевропейской поэзии XVI - начала XIX в. Для поэтов Ренессанса и последующих эпох образ жизнелюбца Анакреонта был самым наглядным и общедоступным выражением античного мироощущения, как оно им представлялось. «Анакреонтические оды» писались на всех языках (Парни - во Франции, Глейм - в Германии, Державин и Батюшков - в России) и вышли из моды только в эпоху романтизма. Хоровая мелика, как и другие виды древнегреческой лирики, дошла до нас только в небольшой своей части; особенно ощутимой потерей является утрата музыкальной партии: хоровые произведения, предназначавшиеся в первую очередь для исполнения в составе обряда или культа, с самого начала задумывались как музыкально-вокальное единство, которое мы теперь можем представить себе только весьма приблизительно.

Непосредственная связь с обрядом обусловила и наибольшую среди других лирических жанров консервативность хоровой мелики. В то время как авторы элегий, ямбов и сольных песен почти не нуждаются для выражения своего мировоззрения в мифологических образах, хоровая мелика охотно пользуется мифом как средством назидания и формирования своего мироощущения. Первый же пример дает нам самый ранний из сохранившихся образцов этого жанра - так называемый парфений («девичья песнь») Алкмана.

Творчество Алкмана, происходившего, возможно, из малоазийских греков, неразрывно связано со Спартой второй половины VII в. до н. э. Здесь он писал гимны богам и эпиталамии, из которых до нас дошли лишь небольшие фрагменты. Для девичьего же хора на празднестве в честь богини Артемиды предназначен его парфений, ставший известным в большей своей части благодаря папирусной находке в середине прошлого века. Сначала упоминается старинный миф, приводящий автора к размышлению о могуществе богов; за ним следует характерное для всей хоровой лирики назидание: пусть никто из смертных не пытается взлететь на небо и не помышляет о браке с Афродитой - боги отомстят нечестивцу. После краткого связующего звена («счастлив же тот, кто благоразумно проводит свой век») поэт переходит к прославлению красоты участниц хора, особенно выделяя его предводительниц. Изобразительные средства Алкмана в этой части парфения близки к фольклорным: красота девушки сравнивается с сиянием солнца, в пении она уступает только сиренам, осанкой выделяется, как быстроногий конь. Свежесть и непосредственность характерны и для других сохранившихся фрагментов Алкмана; один из них, содержащий картину ночного сна природы, послужил основой для многочисленных вариаций в мировой поэзии, включая известное стихотворение Гёте и его переложение Лермонтовым («Горные вершины...»).

Папирусные находки последних десятилетий значительно обогатили наши сведения о другом крупнейшем поэте хоровой мелики - Стесихоре (первая половина VI в. до н. э.), творившем на западной окраине греческого мира, в Сицилии. Подлинное его имя - Тисий, а Стесихор - прозвище, обозначающее «устроитель хоров». Именно для них писал он свои обширные (нередко - многочастные) поэмы, сюжеты которых составляли героические сказания о подвигах Геракла, о разорении Илиона, о возвращении ахейских вождей. Как показывают новонайденные тексты, Стесихор зачастую использовал неизвестные ранее варианты мифических преданий, к которым позднее, как и к киклическим поэмам, обращались афинские драматурги. Так, к двухчастной «Орестее» Стесихора восходят многие сюжетные мотивы одноименной трилогии Эсхила, и Еврипид не раз обращался к сицилийскому поэту в поисках малораспространенных или еще не обработанных версий мифа. Что же касается объяснения мифических событий, то в их толковании Стесихор, по-видимому, не выходил за пределы эпического «гнева богов»: все беды, приключившиеся с Еленой, Клитеместрой и их близкими, произошли оттого, что их отец, Тиндарей, принося жертвы богам, забыл о Киприде, и разгневанная богиня сделала его дочерей «двумужними» и «трехмужними». Стесихору принадлежит также формальное усовершенствование, широко использованное последующими поэтами, - введение так называемой триадической структуры: отныне основной композиционной единицей хоровой песни стала не одиночная, многократно повторяющаяся строфа, как это было у Алкмана, а сочетание двух симметричных строф, замыкаемых третьей - эподом. Бесспорные образцы такого построения дают теперь папирусные отрывки из поэм Стесихора «Герионеида» (поход Геракла за стадом трехголового великана Гериона и поединок с ним) и «Фиваида» (вражда сыновей Эдипа и изгнание Полиника).

Во второй половине VI в. до н. э. тематический диапазон хоровой мелики расширяется. В произведения Ивика вторгаются его любовные переживания, изображаемые с торжественной пышностью (Эрот отождествляется с ураганным ветром, который, «заволакивая все мраком, неудержимо, мощно, до глубины души поражает иссушающим безумием сердце» поэта). Широкое распространение получают энкомии и эпиникии, прославляющие победу отдельных лиц в гимнастических состязаниях. Поскольку спортивные соревнования входили в состав общегреческих празднеств, которые устраивались при известных религиозных центрах, победа на них получала политическое значение, и ее использовали в своих целях представители знатных родов или тираны, стремившиеся таким путем укрепить свой авторитет. Подобный энкомий в честь сына самосского тирана Поликрата сохранился от Ивика; он изобилует мифологическими сравнениями и не отличается глубиной мысли.

Иную картину представляло собой творчество разностороннего поэта Симонида с острова Кеоса (556-468).

Симонид с успехом пробовал силы едва ли не во всех видах хоровой лирики. Уже древние чрезвычайно высоко ценили пафос и силу искреннего чувства в его тренах (погребальных плачах); вероятно, ему принадлежит заслуга преобразования фольклорного импровизационного «хваления» в литературный жанр эпиникия; свыше пятидесяти раз он удостаивался награды за свои дифирамбы - хоровые поэмы преимущественно с мифологическим сюжетом. К сожалению, мало известно о принципах, которыми руководствовался Симонид при обработке мифологической традиции, поскольку от его дифирамбов ничего не сохранилось. В дошедших же до нас отрывках других его произведений элемент мифологической назидательности совершенно отсутствует.

Разумеется, Симонид верит во всемогущество олимпийских богов, в чьих руках находится неустойчивое благополучие смертных. Но, рисуя свой идеал человека, он ориентируется не на благородное происхождение от героев с их легендарными деяниями, а на собственные нравственные свойства индивида: тот, кто сознательно воздерживается от позорных поступков и знает цену охраняющей города справедливости, может быть назван воистину достойным человеком. Не случайно Симонид стал певцом побед, одержанных греками над персами, написав хоровые поэмы о морских битвах при Артемисии и Саламине и прославив воинов, павших при Фермопилах. Обычно скептически настроенный в отношении посмертной славы, в подвиге фермопильских бойцов Симонид видит событие, заслуживающее не оплакивания и скорби, а вечной памяти и славы: воздвигнутую в их честь гробницу не уничтожит ни тление, ни всеразрушающее время. Аристократическому идеалу врожденной доблести Симонид противопоставляет собственные усилия человека, направленные на достижение благородной, четко очерченной цели.

Мировоззрение аристократии нашло своего классического певца в Пиндаре (ок. 518-442 гг.), который также разрабатывал в своем творчестве едва ли не все известные виды хоровой лирики. Из 17 книг его сочинений, собранных александрийскими учеными, целиком дошли до нас только четыре книги эпиникиев; они сгруппированы по местам, где были одержаны воспеваемые поэтом победы (в Олимпии, в Дельфах - при храме пифийского Аполлона, на Истме и в Немее - отсюда «олимпийские», «пифийские», «истмийские» и «немейские» оды Пиндара). От других произведений Пиндара дошли только отрывки различной величины. Наиболее значительные из них мы знаем главным образом благодаря папирусным находкам, среди которых, в частности, были обнаружены фрагменты более чем двадцати пэанов Пиндара.

Уже самый жанр и назначение эпиникия предопределяли круг героев Пиндара: фессалийские, фиванские и эгинские аристократы, сицилийские тираны, царь греческой колонии Кирены в Ливии. Было бы, однако, большим упрощением оценивать оды Пиндара как хорошо оплаченное восхваление его заказчиков: меньше всего они являются бессодержательным славословием в адрес победителя, ибо в эпиникиях находит выражение в первую очередь собственное мироощущение поэта и его отношение к жизненным ценностям.

Подобно всем людям своего времени, Пиндар видит в земных событиях проявление власти и силы олимпийских богов, дарующих людям богатство, успех и славу. Владыка всего - Зевс, он распределяет среди смертных удачи и поражения; бог то возносит одних, то наделяет великой славой других. Напрасно, однако, мы стали бы искать у Пиндара объяснение причин, по которым бог являет людям свой гнев или милость: в разные стороны различные потоки влекут смертных, принося им то блаженство, то горесть; вместе с дарованным богами счастьем судьба приводит и бедствия. Никто на земле не знает, что ему предназначено; никто не нашел еще верного знака, позволяющего предугадать, что случится с ним по воле богов; людские надежды то вздымаются вверх, то падают вниз в погоне за пустым обманом...

Бросается в глаза принципиальное отличие мировоззрения Пиндара от взглядов Гесиода, Солона или Симонида, и они верили во всемогущество богов, но считали человека способным найти ту линию поведения, которая должна обеспечить ему их благосклонность: честный труд, отказ от сутяжничества и позорных помыслов, справедливая и благочестивая жизнь. Пиндар далек от каких бы то ни было попыток этического объяснения человеческой доли: подобно тому как пашня и цветущее дерево не каждый год дают урожай, так чередование удач и бедствий составляет закон существования рода человеческого, закон, действие которого не зависит от поведения самого человека. Иное дело, что собственные усилия смертного могут совпасть с благоприятным для него поворотом судьбы; в этом случае он одерживает победу, прославляющую не только его самого, но и весь его род. Для достижения успеха нужна постоянная закалка и тренировка физических возможностей человека; однако бесполезно ожидать победы тому, кто от природы не наделен доблестью: никакое обучение не может заменить врожденных свойств. Наконец, удача не дает человеку права возомнить себя равным божеству; подобные попытки всегда кончались гибелью надменных гордецов, и Пиндар иногда считает полезным напомнить счастливцу о необходимости соблюдать меру, чтобы обезопасить его от завистливого взгляда богов.

В жанре эпиникия мировоззрение Пиндара нашло наиболее адекватную форму для художественного выражения. Три момента определяют содержание и построение пиндаровской оды: самый факт победы, в котором поэт видит проявление доблести и достоинств, искони присущих роду или городу победителя; миф, вспоминающий его благородное происхождение, подвиги предков, или содержащий - в порядке назидания - урок наказания человеческого высокомерия; этические сентенции, заключающие либо отдельные разделы, либо оду в целом. Нередко к этим трем элементам присоединяется четвертый - высказывание поэта о себе и поэтическом искусстве, которое он оценивает чрезвычайно высоко: только дар певца сохраняет в поколениях славу героев, и без Гомера никто не знал бы об Ахилле. При этом строгая последовательность в развитии мысли или логическая закономерность в присоединении друг к другу отдельных частей эпиникия никогда не является предметом заботы Пиндара: в его художественном мышлении несомненна наклонность к ассоциативности, символической насыщенности образов (например, золота, воды), затрудняющая понимание непосредственной связи между стоящими рядом членами. Однако при всей силе поэтического вдохновения, владеющего Пиндаром, его эпиникий проникнут определенным «единством измерения»: сообщение о победе и древний миф, ходячая мудрость и собственные высказывания поэта - все они соотносятся с тем представлением о мире высших нравственных ценностей, которые составляют основу его миросозерцания.

Уже ближайшими современниками идеал Пиндара, глубоко аристократический по своей сущности, начинает ощущаться как архаичный, хотя его призыв к развитию всех возможностей человека в известной мере и отвечал этическим запросам полиса. Более созвучен наступающей, новой, классической эпохе античности был другой крупный представитель хоровой лирики, творивший почти одновременно с Пиндаром, - Вакхилид, племянник Симонида Кеосского. Из найденных в конце прошлого века двадцати произведений Вакхилида четырнадцать являются эпиникиями, т. е. принадлежат тому же жанру, что и оды Пиндара. Однако в понимании доблести Вакхилид приближается к Симониду, видя в ней не врожденное свойство, а соответствие человека стоящей перед ним задаче. По своему стилю оды Вакхилида уступают творениям Пиндара в полете фантазии и лирической возвышенности, отличаясь спокойной ясностью повествования. Это свойство дарования Вакхилида особенно проявляется в его дифирамбах, из которых значительный интерес представляют две поэмы о подвигах легендарного афинского царя Тесея: мифологическое прошлое Афин служит здесь объяснением их возросшего значения в греческом мире после побед, одержанных при Марафоне и Саламине.

После Пиндара и Вакхилида хоровая лирика, тесно связанная с аристократической культурой, теряет мировоззренческую глубину. Для многочисленных празднеств в Греции продолжают писать дифирамбы и различные гимны еще в течение нескольких столетий, но основным становится теперь их чисто музыкальная сторона и исполнение. Ведущее же место в литературе V в. до н. э. занимает новый жанр - драма.

Сноски

* Саийцы - фракийское племя.

Сквозь тихое журчанье струй,
Сквозь тайну женственной улыбки
К устам просился поцелуй,
Просились в сердце звуки скрипки…

До свиданья, друг мой…

В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Перед весной бывают дни

Когда заметает дороги листвой

Есть в близости людей заветная черта

Есть в близости людей заветная черта,
Ее не перейти влюбленности и страсти,-
Пусть в жуткой тишине сливаются уста
И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна и года
Высокого и огненного счастья,
Когда душа свободна и чужда
Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее
Достигшие - поражены тоскою...
Теперь ты понял, отчего мое
Не бьется сердце под твоей рукою.

Земля лучилась, отражая

Жасмин

Река шумит, вся в искрах света,
Жасмином пахнет жаркий лес.
А там, вверху — зима и лето:
Январский снег и синь небес.

Лес замирает, млеет в зное,
Но тем пышней цветет жасмин.
В лазури яркой – неземное
Великолепие вершин.

Любви забытой помолиться

Я не люблю иронии твоей

Минута

Хороша эта дикая вольная воля;
Протянулась рука, прикоснулась рука,
И сковала двоих — на мгновенье, не боле,-
Та минута любви, что продлится века.

Последний день зимы

А что же до меня, не верю я ни зною,
Ни вареву листвы, ни краскам дорогим:
Художница моя рисует белизною,
А чистый белый цвет — он чище всех других.

Последний день зимы, невысохший просёлок…
Ведут зиму на казнь, на тёплый эшафот.
Не уподобься им, бессмысленно весёлым, —
Будь тихим мудрецом, всё зная наперёд.

Останься сам собой, не путай труд и тщенье,
Бенгальские огни и солнца торжество.
Из общей суеты, из шумного теченья
Не сотвори себе кумира своего.

Все живое особой метой

Худощавый и низкорослый,
Средь мальчишек всегда герой,
Часто, часто с разбитым носом
Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме
Я цедил сквозь кровавый рот:

Это к завтраму все заживет».

И теперь вот, когда простыла
Этих дней кипятковая вязь,
Беспокойная, дерзкая сила
На поэмы мои пролилась.

Золотая, словесная груда,
И над каждой строкой без конца
Отражается прежняя удаль
Забияки и сорванца.

Как тогда, я отважный и гордый,
Только новью мой брызжет шаг…
Если раньше мне били в морду,
То теперь вся в крови душа.

И уже говорю я не маме,
А в чужой и хохочущий сброд:
«Ничего! Я споткнулся о камень,
Это к завтраму все заживет!»

На море

И только издали добредший
Бурун, поверивший во мглу,
Внесется, буйный сумасшедший,
На глянцевитую скалу.

И лопнет с гиканьем и ревом,
Подбросив к небу пенный клок…
Но весел в море бирюзовом
С латинским парусом челнок;

И загорелый кормчий ловок,
Дыша волной растущей мглы
И - от натянутых веревок -
Бодрящим запахом смолы.

Батум

Далеко я,
Далеко заброшен,
Даже ближе
Кажется луна.
Пригоршнями водяных горошин
Плещет черноморская
Волна.

Каждый день
Я прихожу на пристань,
Провожаю всех,
Кого не жаль,
И гляжу все тягостней
И пристальней
В очарованную даль.

Может быть, из Гавра
Иль Марселя
Приплывет
Луиза иль Жаннет,
О которых помню я
Доселе,
Но которых
Вовсе - нет.

Запах моря в привкус
Дымно-горький,
Может быть,
Мисс Митчел
Или Клод
Обо мне вспомянут
В Нью-Йорке,
Прочитав сей вещи перевод.

Все мы ищем
В этом мире буром
Нас зовущие
Незримые следы.
Не с того ль,
Как лампы с абажуром,
Светятся медузы из воды?

Оттого
При встрече иностранки
Я под скрипы
Шхун и кораблей
Слышу голос
Плачущей шарманки
Иль далёкий
Окрик журавлей.

Не она ли это?
Не она ли?
Ну да разве в жизни
Разберёшь?
Если вот сейчас её
Догнали
И умчали
Брюки клёш.

Каждый день
Я прихожу на пристань,
Провожаю всех,
Кого не жаль,
И гляжу все тягостней
И пристальней
В очарованную даль.

А другие здесь
Живут иначе.
И недаром ночью
Слышен свист,-
Это значит,
С ловкостью собачьей
Пробирается контрабандист.

Пограничник не боится
Быстри.
Не уйдёт подмеченный им
Враг,
Оттого так часто
Слышен выстрел
На морских, солёных
Берегах.

Но живуч враг,
Как ни вздынь его,
Потому синеет
Весь Батум.
Даже море кажется мне
Индиго
Под бульварный
Смех и шум.

А смеяться есть чему
Причина.
Ведь не так уж много
В мире див.
Ходит полоумный
Старичина,
Петуха на темень посадив.

Сам смеясь,
Я вновь иду на пристань,
Провожаю всех,
Кого не жаль,
И гляжу все тягостней
И пристальней
В очарованную даль.

Листок, покрытый рябью строк

Рисовала я любовь

Мои вздохи и овалы,
Обнаженья, сеновалы,
След ступни в огне песков,
Стоны рук, разрыв шелков;

Поклоненье долгу, чести,
Золотой нательный крестик,
Веру в чистый, добрый свет,
В бесконечность наших лет!

Рисовала так я нежно,
Вдохновенно, безмятежно,
Что впервые – как посмел? –
Царский колокол запел.

Этот звон прохожим снился,
Часовым в Кремле блазнился!
Вот влюбилась как, хоть сгинь,
Перепутав смерть и жизнь…

Что за краса в ночи благоуханной

О, если б там, в стране обетованной,
Где ни забот, ни слез, ни горя нет,
Душе расцвесть красою первозданной,
Покинув мир страданий, зол и бед!

Но, может быть, там суждено забвенье
Всего того, чем в нежном умиленье
Здесь на земле пленялася душа?

Нет, будем жить! Хоть скорбью и тоскою
Больная грудь сжимается порою,
Хоть страждем мы, но жизнь так хороша!

Вместе они любили

Руками обняв колени,
смотрели они в облака.
Внизу у кино калеки
ждали грузовика.
Мерцала на склоне банка
возле кустов кирпича.
Над розовым шпилем банка
ворона вилась, крича.

Машины ехали в центре
к бане по трем мостам.
Колокол звякал в церкви:
электрик венчался там.
А здесь на холме было тихо,
ветер их освежал.
Кругом ни свистка, ни крика.
Только комар жжужал.

Трава была там примята,
где сидели они всегда.
Повсюду черные пятна —
оставила их еда.
Коровы всегда это место
вытирали своим языком.
Всем это было известно,
но они не знали о том.

Окурки, спичка и вилка
прикрыты были песком.
Чернела вдали бутылка,
отброшенная носком.
Заслышав едва мычанье,
они спускались к кустам
и расходились в молчаньи —
как и сидели там.

Догорает мой светильник

Ночь морозна. Небо звездно,
Из него мерцает грозно
Вечность мудрая сама.
Сад в снегу, беседка тоже,
И горит в алмазной дрожи
Темных елок бахрома…

Я пробовала нежность

Но падает в безбрежность
В полусознанье Нежность –
Бред розовый, обман…
На таволге туман…

В замедленном движенье
Безумие истомы:
Сплю в поле…
Сновиденья…
И прядей завихренья
На золоте соломы…

Туча кружево в роще связала…

Лес застыл без печали и шума,
Виснет темь, как платок, за сосной.
Сердце гложет плакучая дума...
Ой, не весел ты, край мой родной.

Пригорюнились девушки-ели,
И поет мой ямщик на-умяк:
"Я умру на тюремной постели,
Похоронят меня кое-как".

В небе, зелёном, как лёд

В небе - предзвездная тень,
В сердце - вечерняя сладость.
Что это, ночь или день?
Что это, грусть или радость?

Тихих ли глаз твоих вновь,
Тихих ли звезд ожидаю?
Что это в сердце - любовь
Или молитва - не знаю.

Барашков буря шлет своих

Малютка, хоть твоя б одна
Ладья спастись успела,
Пока всей хляби глубина,
Чернея, не вскипела!

Как жаль тебя! Но об одном
Подумать так обидно,
Что вот за мглою и дождем
Тебя не станет видно.

Приметы

Я ехал прочь: иные сны…
Душе влюбленной грустно было,
И месяц с левой стороны
Сопровождал меня уныло.

Мечтанью вечному в тиши
Так предаемся мы, поэты;
Так суеверные приметы
Согласны с чувствами души.

С алым соком ягоды на коже,
Нежная, красивая, была
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.

Зерна глаз твоих осыпались, завяли,
Имя тонкое растаяло, как звук,
Но остался в складках смятой шали
Запах меда от невинных рук.

В тихий час, когда заря на крыше,
Как котенок, моет лапкой рот,
Говор кроткий о тебе я слышу
Водяных поющих с ветром сот.

Пусть порой мне шепчет синий вечер,
Что была ты песня и мечта,
Всё ж, кто выдумал твой гибкий стан и плечи —
К светлой тайне приложил уста.

Не бродить, не мять в кустах багряных
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда.

До свиданья, друг мой, до свиданья

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей,-
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Устал я жить в родном краю…

Пойду по белым кудрям дня
Искать убогое жилище.
И друг любимый на меня
Наточит нож за голенище.

Весной и солнцем на лугу
Обвита желтая дорога,
И та, чье имя берегу,
Меня прогонит от порога.

И вновь вернуся в отчий дом,
Чужою радостью утешусь,
В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь.

Седые вербы у плетня
Нежнее головы наклонят.
И необмытого меня
Под лай собачий похоронят.

А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам...
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.

Тучи

Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?

Нет, вам наскучили нивы бесплодные...
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно холодные, вечно свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания.

Городской романс

А так соблазнительно в теплые лапки
Уткнуться губами, дрожа,
И слушать, как шелково-мягкие тряпки
Шуршат, словно листьев осенних охапки
Под мягкою рысью ежа.

Одна ли, другая - не все ли равно ли?
В ладонях утонут зрачки -
Нет Гали, ни Нелли, ни Милы, ни Оли,
Лишь теплые лапки, и ласковость боли,
И сердца глухие толчки...

Не пой, красавица, при мне

Одинокий гитарист

Наш милейший рулевой
На дороге нелюдимой,
Исстрадав без сигарет,
Сделал этот поворот.
Ах, удача, боже мой,
Услыхать в стране родимой
Человеческую речь
В изложеньи нежных нот.

Ресторан полупустой.
Две танцующие пары.
Два дружинника сидят,
Обеспечивая мир.
Одинокий гитарист
С добрым Генделем на пару
Поднимают к небесам
Этот маленький трактир.

И витает, как дымок,
Христианская идея,
Что когда-то повезёт,
Если вдруг не повезло.
Он играет и поёт,
Всё надеясь и надеясь,
Что когда-нибудь добро
Победит в борьбе со злом.

Ах, как трудно будет нам,
Если мы ему поверим.
С этим веком наш роман
Бессердечен и нечист.
Но спасает нас в ночи
От позорного безверья
Колокольчик под дугой —
Одинокий гитарист.

Липовая аллея

Там липы в несколько обхватов
Справляют в сумраке аллей,
Вершины друг за друга спрятав,
Свой двухсотлетний юбилей.

Они смыкают сверху своды.
Внизу - лужайка и цветник,
Который правильные ходы
Пересекают напрямик.

Под липами, как в подземельи,
Ни светлой точки на песке,
И лишь отверстием туннеля
Светлеет выход вдалеке.

Но вот приходят дни цветенья,
И липы в поясе оград
Разбрасывают вместе с тенью
Неотразимый аромат.

Гуляющие в летних шляпах
Вдыхают, кто бы ни прошел,
Непостижимый этот запах,
Доступный пониманью пчел.

Он составляет в эти миги,
Когда он за сердце берет,
Предмет и содержанье книги,
А парк и клумбы - переплет.

На старом дереве громоздком,
Завешивая сверху дом,
Горят, закапанные воском,
Цветы, зажженные дождем.

Он был так зноен, мой прекрасный день

Я знала трепет звезд, неповторимый вновь!
(Он был так зноен, мой прекрасный день!)
И знала темных снов, последних снов ступень!..
И были два одно! И звали их — любовь!

Снежинка

Светло-пушистая,
Снежинка белая,
Какая чистая,
Какая смелая!

Дорогой бурною
Легко проносится,
Не в высь лазурную,
На землю просится.

Лазурь чудесную
Она покинула,
Себя в безвестную
Страну низринула.

В лучах блистающих
Скользит, умелая,
Средь хлопьев тающих
Сохранно-белая.

Под ветром веющим
Дрожит, взметается,
На нем, лелеющем,
Светло качается.

Его качелями
Она утешена,
С его метелями
Крутится бешено.

Но вот кончается
Дорога дальная,
Земли касается
Звезда кристальная.

Лежит пушистая,
Снежинка смелая.
Какая чистая,
Какая белая!

Улика

И вот - среди беседы чинной
Я вдруг с растерянным лицом
Снимаю волос, тонкий, длинный,
Забытый на плече моем.

Тут гость из-за стакана чаю
Хитро косится на меня.
А я смотрю и понимаю,
Тихонько ложечкой звеня:

Блажен, кто завлечен мечтою
В безвыходный, дремучий сон
И там внезапно сам собою
В нездешнем счастье уличен.

РАЗГОВОР С ЧАСАМИ

В этом женщины грешной вина:
Накануне сегодняшней ночи
Нанесла мне обиду она,
От которой заснуть нету мочи.

Отозвались часы в тишине:
- Вечно в мире случалось такое.
Видит женщина в сладостном сне,
Как не спишь ты, лишенный покоя...

В доме я и часы. Мы одни.
Колокольной достигнув минуты,
Медно пробили полночь они
И спросили:
- Не спишь почему ты?

Как уснешь, если та, что мила
И безгрешна душою земною,
Предвечерней порою была
Ненароком обижена мною.

Не терзайся. Случалось, что сон
Вдруг терял виноватый мужчина.
И не ведал того, что прощен,
Что печали исчезла причина.

В доме я и часы. Мы одни
Полуночничаем поневоле...
От обиды, судьба, охрани
И не дай мне обидчика роли.

Пер. Я.Козловского

Жарким летом

Долину сонную объемлет
Изнемогающая лень,
И тишина в полях, и дремлет
Лесная тень.

Не отдыхает в поле жница.
Ее бичует лютый зной.
Не раз невольною слезой
Ее увлажнена ресница.

С серпом сгибается она,
Не видя грозных нив лазури,-
Но близость бури, милой бури
Ее томлению ясна…

И ярой бури ждет долина,
И неподвижно вся молчит,
И только робкая осина
Тихонько листьями дрожит.

Разбуди меня завтра рано…

Я сегодня увидел в пуще
След широких колес на лугу.
Треплет ветер под облачной кущей
Золотую его дугу.

На рассвете он завтра промчится,
Шапку-месяц пригнув под кустом,
И игриво взмахнет кобылица
Над равниною красным хвостом.

Разбуди меня завтра рано,
Засвети в нашей горнице свет.
Говорят, что я скоро стану
Знаменитый русский поэт.

Воспою я тебя и гостя,
Нашу печь, петуха и кров...
И на песни мои прольется
Молоко твоих рыжих коров.

Комната

Снег, осыпаясь с дальних лун,
похож на плач, и сходство это
тревожит непроглядный ум
и душу темную предмета.

Слеза содеяна зрачком,
но плач-занятье губ и тела.
Земля и женщина ничком
лежали, и метель летела.

Задымился вечер, дремлет кот на брусе…

Полыхают зори, курятся туманы,
Над резным окошком занавес багряный.

Вьются паутины с золотой повети.
Где-то мышь скребется в затворенной клети...

У лесной поляны - в свяслах копны хлеба,
Ели, словно копья, уперлися в небо.

Закадили дымом под росою рощи...
В сердце почивают тишина и мощи.

Эх вы, сани! А кони, кони!

Свеча

И поспешит твое перо
к той грамоте витиеватой,
разумной и замысловатой,
и ляжет на душу добро.

Уже ты мыслишь о друзьях
все чаще, способом старинным,
и сталактитом стеаринным
займешься с нежностью в глазах.

И Пушкин ласково глядит,
и ночь прошла, и гаснут свечи,
и нежный вкус родимой речи
так чисто губы холодит.

Когда в тревогах день пройдет

И оглядит, что есть вокруг,
Чему нельзя перемениться —
Подсолнух завершает круг,
Плетень от старости кренится,

За перелеском сена стог —
Угрюмый мамонт в час закатный,
Бредет, задумчив и высок,
Во всем как будто виноватый…

По вечерам

Былая Русь! Не в те ли годы
Наш день, как будто у груди,
Был вскормлен образом свободы,
Всегда мелькавшей впереди!

Какая жизнь отликовала,
Отгоревала, отошла!
И все ж я слышу с перевала,
Как веет здесь, чем Русь жила.

Все так же весело и властно
Здесь парни ладят стремена,
По вечерам тепло и ясно,
Как в те былые времена…

Вечер (Под ногами скользь и хруст…)

Тяжек Твой подлунный мир,
Да и Ты немилосерд,
И к чему такая ширь,
Если есть на свете смерть?

И никто не объяснит,
Отчего на склоне лет
Хочется еще бродить,
Верить, коченеть и петь.

Ты пишешь письмо мне

Как долго ты пишешь его, дорогая,
Окончишь и примешься вновь.
Зато я уверен: к переднему краю
Прорвется такая любовь!

Давно мы из дома.Огни наших комнат
За дымом войны не видны.
Но тот, кого любят,
Но тот, кого помнят,
Как дома - и в дыме войны!

Теплее на фронте от ласковых писем.
Читая, за каждой строкой
Любимую видишь
И родину слышишь,
Как голос за тонкой стеной...

Мы скоро вернемся. Я знаю. Я верю.
И время такое придет:
Останутся грусть и разлука за дверью
И в дом только радость войдет.

И как-нибудь вечером вместе с тобою,
К плечу прижимаясь плечом,
Мы сядем и письма, как летопись боя,
Как хронику чувств, перечтем.

Смотри, как роща зеленеет

Войдем и сядем над корнями
Дерев, поимых родником, -
Там, где, обвеянный их мглами,
Он шепчет в сумраке немом.

Над нами бредят их вершины,
В полдневный зной погружены -
И лишь порою крик орлиный
До нас доходит с вышины…

Какая ночь! Я не могу…

Подруга охладевших лет,
Не называй игру любовью,
Пусть лучше этот лунный свет
Ко мне струится к изголовью.

Пусть искаженные черты
Он обрисовывает смело,-
Ведь разлюбить не сможешь ты,
Как полюбить ты не сумела.

Любить лишь можно только раз,
Вот оттого ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.

Ведь знаю я и знаешь ты,
Что в этот отсвет лунный, синий
На этих липах не цветы -
На этих липах снег да иней.

Что отлюбили мы давно,
Ты не меня, а я - другую,
И нам обоим все равно
Играть в любовь недорогую.

Но все ж ласкай и обнимай
В лукавой страсти поцелуя,
Пусть сердцу вечно снится май
И та, что навсегда люблю я.

Лунный свет

Жизни лучшие мгновенья —
Сердца жаркие мечты,
Роковые впечатленья
Зла, добра и красоты;
Все, что близко, что далеко,
Все, что грустно и смешно,
Все, что спит в душе глубоко,
В этот миг озарено.

Отчего ж былого счастья
Мне теперь ничуть не жаль,
Отчего былая радость
Безотрадна, как печаль,
Отчего печаль былая
Так свежа и так ярка?-
Непонятное блаженство!
Непонятная тоска!

Сонет

Года прошли, властолюбивых вспышек
Своею тенью злой не затемня
В душе твоей,- как мало ей меня,
Беттина Арним и Марина Мнишек!

Гляжу на пепел и огонь кудрей,
На руки, королевских рук щедрей,-
И красок нету на моей палитре!

Ты, проходящая к своей судьбе!
Где всходит солнце, равное тебе?
Где Гёте твой и где твой Лже-Димитрий?

Из облака, из пены розоватой

Там меланхолия, весна, прохлада
И ускользающее серебро.
Все очертания такого сада —
Как будто страусовое перо.

Там очарованная одалиска
Играет жемчугом издалека,
И в башню к узнику скользит записка
Из клюва розового голубка.

Я слышу слабое благоуханье
Прозрачных зарослей и цветников,
И легкой музыки летит дыханье
Ко мне, таинственное, с облаков.

Но это длится только миг единый:
Вот снова комнатная тишина,
В горошину кисейные гардины
И Каменноостровская луна.

Ночная мелодия

В твоем ожерелье
блеск зари таится.
Зачем ты покидаешь
меня в пути далеком?
Ты уйдешь — и будет
рыдать моя птица,
зеленый виноградник
не нальется соком.

И ты не узнаешь,
снежный мотылек мой,
как пылали ярко
любви моей звезды.
Наступает утро,
льется дождь потоком,
и с ветвей засохших
падают гнезда.

В холода, в холода

Неспроста, неспроста
От родных тополей
Нас суровые манят места,
Будто там веселей…
Неспроста, неспроста…

Как нас дома ни грей,
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей,
Будто с нами беда,
Будто с ними теплей…

Как бы ни было нам
Хорошо иногда,
Возвращаемся мы по домам.
Где же наша звезда?
Может - здесь, может - там…

Троицыно утро, утренний канон…

Тянется деревня с праздничного сна,
В благовесте ветра хмельная весна.

На резных окошках ленты и кусты.
Я пойду к обедне плакать на цветы.

Пойте в чаще, птахи, я вам подпою,
Похороним вместе молодость мою.

Троицыно утро, утренний канон.
В роще по березкам белый перезвон.

Ощущение счастья

Я вырвался наконец из угла
и всем хочу рассказать про это:
ни звезд, ни гудков —
за окном легла
майская ночь накануне рассвета.

Столько в ней силы и чистоты,
так бьют в лицо предрассветные стрелы
будто мы вместе одни, будто ты
прямо в сердце мое посмотрела.

Отсюда, с высот пяти этажей,
с вершины любви, где сердце тонет,
весь мир — без крови, без рубежей —
мне виден, как на моей ладони.

Гор — не измерить и рек — не счесть,
и все в моей человечьей власти.
Наверное, это как раз и есть,
что называется — полное счастье.

Вот гляди: я поднялся, стал,
подошел к столу — и, как ни странно,
этот старенький письменный стол
заиграл звучнее органа.

Вот я руку сейчас подниму
(мне это не трудно — так, пустяки)-
и один за другим, по одному
на деревьях распустятся лепестки.

Только слово скажу одно,
и, заслышав его, издалека,
бесшумно, за звеном звено,
на землю опустятся облака.

И мы тогда с тобою вдвоем,
полны ощущенья чистейшего света,
за руки взявшись, меж них пройдем,
будто две странствующие кометы.

Двадцать семь лет неудач — пустяки,
если мир — в честь любви — украсили флаги,
и я, побледнев, пишу стихи
о тебе на листьях нотной бумаги.

Полнолунье, и мех медвежий

Ты открой свою душу, огонь

Хорошо, когда искры летят
Шапкой в ночь, хорошо, хорошо…
Так вот думать и думать… хотя
Третий год от разлуки вошел.

Подложу-ка дровишек еще,
Что ему до меня? Ничего…
Вот и пятый со встречи пошел.
Ну и что же? И что же с того?

Встану. Дверцу прикрою плотней.
-Ты бы спела мне что-нибудь, печь!
Чтоб уж вовсе не думать о ней,
О любви. Не о ней ведь и речь!

Привольем пахнет дикий мед…

И напрасно наместник Рима
Мыл руки пред всем народом,
Под зловещие крики черни;
И шотландская королева
Напрасно с узких ладоней
Стирала красные брызги
В душном мраке царского дома...

Вечерний эскиз

А ветер летит, провода теребя…
А время с годами к нам жёстче и строже…
Не будет, не будет, не будет тебя,
И даже не будет похожей…

Никто ничего не изменит,
И нечего спорить с судьбой.
Была ты летящим мгновеньем,
Мелькнувшею в небе звездой.

Неблизкий мой путь и недальний,
Зима наплывает, зима…
И кажется всё нереальным –
Деревья, дороги, дома…

Ещё и холоден и сыр

Прозрачно-бледный, как весной,
Слезится снег недавней стужи,
А с неба на кусты и лужи
Ложится отблеск голубой.

Не налюбуюсь, как сквозят
Деревья в лоне небосклона,
И сладко слушать у балкона,
Как снегири в кустах звенят.

Нет, не пейзаж влечёт меня,
Не краски жадный взор подметит,
А то, что в этих красках светит:
Любовь и радость бытия.

Лирика

ФАНТАЗИЯ

Темный ангел

Мой взор глубок, хотя не радостен,
Но не горюй:
Он будет холоден и сладостен,
Мой поцелуй.

Он веет вечною разлукою,-
И в тишине
Тебя, как мать, я убаюкаю:
Ко мне, ко мне!"

И совершаются пророчества:
Темно вокруг.
О, страшный ангел одиночества,
Последний друг,

Полны могильной безмятежностью
Твои шаги.
Кого люблю с бессмертной нежностью,
И те – враги!

Печаль ресниц, сияющих и черных

Откуда же являешься ты мне?
Зачем же воскресаешь ты во сне,
Несрочной прелестью сияя,
И дивно повторяется восторг,
Та встреча, краткая, земная,
Что бог нам дал и тотчас вновь расторг?

Алый мрак в небесной черни…

Нелегка моя кошница,
Но глаза синее дня.
Знаю, мать-земля черница,
Все мы тесная родня.

Разошлись мы в даль и шири
Под лазоревым крылом.
Но сзовет нас из псалтыри
Заревой заре псалом.

И придем мы по равнинам
К правде сошьего креста
Светом книги голубиной
Напоить свои уста.

На реке

В старинных сказаньях и песнях воспет,
Паромщик идет
К шалашу одиноко.
Служил он парому до старости лет,
До белых волос,
До последнего срока.

Спокойные руки, испытанный глаз
Повинность несли аккуратно.
И, может быть, многие тысячи раз
Ходил он туда и обратно.

А ночью, когда над рекою туман
Клубился,
Похожий на серую вату,
Считал перевозчик и прятал в карман
Тяжелую
Медную плату.

И спал в шалаше под мерцанием звезд,
И мирно шуршала
Солома сухая…
Но люди решили, что надобно - мост,
Что нынче эпоха другая.

И вот расступилася вдруг тишина,
Рабочих на стройку созвали.
И встали послушно с глубокого дна
Дубовые черные сваи.

В любые разливы не дрогнут они,-
Их ставили люди на совесть…
Паром доживает последние дни,
К последнему рейсу готовясь.

О нем, о ненужном, забудет народ,
Забудет, и срок этот - близко.
И по мосту месяц на берег скользнет
Без всякого страха и риска.

Достав из кармана истертый кисет,
Паромщик садится
На узкую лавку.
И горько ему, что за выслугой лет
Он вместе с паромом
Получит отставку;

Что всю свою жизнь разменял на гроши,
Что по ветру годы развеял;
Что строить умел он одни шалаши,
О большем и думать не смея.

Ни радости он не видал на веку,
Ни счастье ему не встречалось…
Эх, если бы сызнова жить старику,-
Не так бы оно получалось!

Одним из основоположников русского литературоведения был В.Г.Белинский. И хотя еще в античности были сделаны серьезные шаги в разработке понятия литературного рода (Аристотель), именно Белинскому принадлежит научно обоснованная теория трех литературных родов, с которой вы можете подробно познакомиться, прочитав статью Белинского "Разделение поэзии на роды и виды".

Различают три рода художественной литературы: эпический (от греч. Epos, повествование), лирический (лирой назывался музыкальный инструмент, в сопровождении которого исполнялись нараспев стихи) и драматический (от греч. Drama, действие).

Представляя читателю тот или иной предмет (имеется в виду предмет разговора), автор выбирает к нему разные подходы:

Первый подход: можно подробно рассказать о предмете, о событиях, с ним связанных, об обстоятельствах существования этого предмета и и.т.; при этом позиция автора будет в той или иной степени отстраненной, автор выступит в роли своеобразного хрониста, рассказчика или выберет рассказчиком кого-нибудь из персонажей; главным в таком произведении станет именно рассказ, повествование о предмете, ведущим типом речи будет именно повествование; такой род литературы и именуется эпическим;

Второй подход: можно поведать не столько о событиях, сколько о том впечатлении , которое они произвели на автора, о тех чувствах , которые они вызвали; изображение внутреннего мира, переживаний, впечатлений и будет относиться к лирическому роду литературы; именно переживание становится главным событием лирики;

Третий подход: можно изобразить предмет в действии, показать его на сцене; представить читателю и зрителю его в окружении других явлений; такой род литературы является драматическим; в драме непосредственно голос автора будет реже всего звучать - в ремарках, то есть авторских пояснениях к действию и репликам героев.

Рассмотрите следующую таблицу и постарайтесь запомнить ее содержание:

Роды художественной литературы

Каждый род литературы в свою очередь включает ряд жанров.

ЖАНР - это исторически сложившаяся группа произведений, объединенных общими признаками содержания и формы. К таким группам относятся романы, повести, поэмы, элегии, рассказы, фельетоны, комедии и т.д. В литературоведении нередко вводится понятие литературного вида, это более широкое понятие, чем жанр. В этом случае роман будет считаться видом художественной литературы, а жанрами - различные разновидности романа, например, приключенческий, детективный, психологический, роман-притча, роман-антиутопия и т.д.

Примеры родо-видовых отношений в литературе:

• Род: драматический; вид: комедия; жанр: комедия положений.
• Род: эпический; вид: повесть; жанр: фантастическая повесть и т.д.

Жанры, будучи категориями историческими, появляются, развиваются и со временем "уходят" из "активного запаса" художников в зависимости от исторической эпохи: античные лирики не знали сонета; в наше время архаическим жанром стала родившаяся еще в древности и популярная в XVII-XVIII веках ода; романтизм XIX века вызвал к жизни детективную литературу и т.д.

Рассмотрите следующую таблицу, в которой представлены виды и жанры, относящиеся к различным родам искусства слова:

Роды, виды и жанры художественной словесности

Современное литературоведение выделяет также четвертый , смежный род литературы, совмещающий в себе черты эпического и лирического родов: лиро-эпический , к которому относится поэма . И действительно, рассказывая читателю какую-то историю, поэма проявляет себя как эпос; раскрывая перед читателем глубину чувств, внутренний мир лица, рассказывающего эту историю, поэма проявляет себя как лирика.

ЛИРИЧЕСКИМ называют род литературы, в котором внимание автора уделяется изображению внутреннего мира, чувств, переживаний. Событие в лирике важно лишь постольку, поскольку оно вызывает эмоциональный отклик в душе художника. Именно переживание становится в лирике главным событием. Лирика как род литературы возникла в глубокой древности. Слово "лирика" греческого происхождения, но не имеет прямого перевода. В Древней Греции стихотворные произведения, изображающие внутренний мир чувств и переживаний, исполняли под аккомпанемент лиры, так и появилось слово "лирика".

Важнейшим персонажем лирики является лирический герой : именно его внутренний мир и показан в лирическом произведении, от его имени художник-лирик говорит с читателем, а мир внешний изображается в разрезе тех впечатлений, которые он производит на лирического героя. Обратите внимание! Не перепутайте лирического героя с эпическим. Пушкин очень подробно воспроизвел внутренний мир Евгения Онегина, но это эпический герой, участник главных событий романа. Лирическим героем романа Пушкина является Повествователь, тот, кто знаком с Онегиным и рассказывает его историю, глубоко переживая ее. Онегин лишь однажды становится лирическим героем в романе - когда пишет письмо Татьяне, так же как и она становится лирической героиней, когда пишет письмо Онегину.

Создавая образ лирического героя, поэт может сделать его личностно очень близким себе (стихи Лермонтова, Фета, Некрасова, Маяковского, Цветаевой, Ахматовой и др.). Но иногда поэт словно бы "прячется" за маской лирического героя, совершенно далекого от личности самого поэта; так, например, А.Блок делает лирической героиней Офелию (2 стихотворения под названием "Песня Офелии") или уличного актера Арлекина ("Я был весь в пестрых лоскутьях…"), М.Цветаева - Гамлета ("На дне она, где ил…"), В.Брюсов - Клеопатру ("Клеопатра"), С.Есенин - крестьянского паренька из народной песни или сказки ("Матушка в купальницу по лесу ходила…"). Так что грамотнее, рассуждая о лирическом произведении, говорить о выражении в нем чувств не автора, а лирического героя.

Как другие роды литературы, лирика включает в себя ряд жанров. Некоторые из них возникли в далекой древности, другие - в эпоху средневековья, некоторые - совсем недавно, полтора-два века назад, а то и в прошлом веке.

Прочтите о некоторых ЛИРИЧЕСКИХ ЖАНРАХ :
Ода (греч. "Песнь") - монументальное торжественное стихотворение, славящее великое событие или великого человека; различают духовные оды (переложения псалмов), нравоучительные, философские, сатирические, оды-послания и др. Ода трехчастна: обязательно имеет тему, заявленную в начале произведения; развитие темы и аргументы, как правило, аллегорические (вторая часть); финальную, дидактическую (поучительную) часть. Образцы древних античных од связаны с именами Горация и Пиндара; в Россию ода пришла в XVIII веке, классическими стали оды М.Ломоносова ("На день восшествия на российский престол императрицы Елисаветы Петровны"), В.Тредиаковского, А.Сумарокова, Г.Державина ("Фелица", "Бог"), А.Радищева ("Вольность"). Отдал дань оде А.Пушкин ("Вольность"). К середине XIX века ода потеряла актуальность и постепенно перешла в разряд архаических жанров.

Гимн - стихотворение хвалебного содержания; также пришел из античной поэзии, но если в древности гимны сочинялись в честь богов и героев, то в более позднее время гимны писались в честь торжественных событий, праздненств, нередко не только государственного, но и личного характера (А.Пушкин. "Пирующие студенты").

Элегия (фригийск. "тростниковая флейта") - жанр лирики, посвященный раздумьям. Возник в античной поэзии; первоначально так называли плач над умершим. Элегия основывалась на жизненном идеале древних греков, в основе которого лежала гармония мира, соразмерность и уравновешенность бытия, неполные без грусти и созерцательности, эти категории и перешли в современную элегию. Элегия может воплощать как жизнеутверждающие идеи, так и разочарование. Поэзия XIX века еще продолжала развивать элегию в "чистом" виде, в лирике ХХ века элегия встречается, скорее, как жанровая традиция, как особое настроение. В современной поэзии элегия - это бессюжетное стихотворение созерцательного, философского и пейзажного характера.
А.Пушкин. "К морю"
Н.Некрасов. "Элегия"
А.Ахматова. "Мартовская элегия"

Прочтите стихотворение А.Блока "Из Осенней элегии":

Эпиграмма (греч. "надпись") - небольшое стихотворение сатирического содержания. Первоначально в древности эпиграммами называли надписи на бытовых предметах, надгробиях и статуях. Впоследствии содержание эпиграмм изменилось.
Примеры эпиграмм:

Юрий Олеша:

Эпистола , или послание - стихотворение, содержание которого можно определить как "письмо в стихах". Жанр также пришел из античной лирики.
А.Пушкин. Пущину ("Мой первый друг, мой друг бесценный…")
В.Маяковский. "Сергею Есенину"; "Лиличка! (Вместо письма)"
С.Есенин. "Письмо матери"
М.Цветаева. Стихи к Блоку

Сонет - это поэтический жанр так называемой жесткой формы: стихотворение, состоящее из 14 строк, особым образом организованных в строфы, обладающее строгими принципами рифмовки и стилистическими законами. По форме различают несколько видов сонета:

• итальянский: состоит из двух четверостиший (катренов), в которых строки рифмуются по схеме ABAB или ABBA, и двух трехстиший (терцетов) с рифмовкой CDС DСD или CDE CDE;
• английский: состоит из трех катренов и одного двустишия; общая схема рифмовки - ABAB CDCD EFEF GG;
• иногда выделяют французский: строфика схожа с итальянским, но в терцетах другая схема рифмовки: CCD EED или CCD EDE; он оказал существенное влияние на развитие следующего вида сонета -
• русского: создан Антоном Дельвигом: строфика также схожа с итальянским, но схема рифмовки в терцетах - CDD CCD.

Этот лирический жанр родился в Италии в XIII веке. Его создателем был адвокат Якопо да Лентини; через сто лет появились сонетные шедевры Петрарки. В Россию сонет пришел в XVIII веке; немногим позже он получает серьезное развитие в творчестве Антона Дельвига, Ивана Козлова, Александра Пушкина. Особый интерес к сонету проявляли поэты "серебряного века": К.Бальмонт, В. Брюсов, И.Анненский, В. Иванов, И.Бунин, Н.Гумилев, А.Блок, О.Мандельштам...
В искусстве стихосложения сонет считается одним из самых трудных жанров.
В последние 2 столетия поэты редко придерживались какой-то строгой рифмовки, нередко предлагая смешение различных схем.

Такое содержание диктует особенности сонетного языка :
• лексика и интонация должны быть возвышенными;
• рифмы - точными и, по возможности, необычными, редкими;
• знаменательные слова не должны повторяться в одном и том же значении и т.д.

Особую трудность - и потому вершину поэтической техники - представляет собой венок сонетов : цикл из 15 стихотворений, начальная строка каждого из которых является последней строкой предыдущего, а последняя строка 14-го стихотворения является первой строкой первого. Пятнадцатый сонет состоит из первых строк всех 14-ти сонетов цикла. В русской лирике самыми знаменитыми стали венки сонетов В.Иванова, М.Волошина, К.Бальмонта.

Прочитайте "Сонет" А.Пушкина и посмотрите, как разбирается сонетная форма:

В школьном литературоведении называется такой жанр лирики, как лирическое стихотворение . В классическом литературоведении такого жанра не существует. В школьную программу его ввели для некоторого упрощения сложной системы лирических жанров: если яркие жанровые признаки произведения выделить нельзя и стихотворение не является в строгом смысле ни одой, ни гимном, ни элегией, ни сонетом и т.д., оно будет определяться как лирическое стихотворение. В этом случае следует обращать внимание на индивидуальные особенности стихотворения: специфику формы, тему, образ лирического героя, настроение и т.д. Так, к лирическим стихотворениям (в школьном понимании) следует относить стихотворения Маяковского, Цветаевой, Блока и др. Под это определение подпадает почти вся лирика ХХ века, если авторы специально не оговорили жанр произведений.

Сатира (лат. "смесь, всякая всячина") - как поэтический жанр: произведение, содержанием которого является обличение - общественных явлений, человеческих пороков или отдельных людей - путем осмеяния. Сатира в античности в римской литературе (сатиры Ювенала, Марциала и др.). Новое развитие жанр получил в литературе классицизма. Содержанию сатиры характерны ироническая интонация, аллегоричность, эзопов язык, нередко используется прием "говорящих имен". В русской литературе в жанре сатиры работали А.Кантемир, К.Батюшков (XVIII-XIX вв.), в ХХ веке как автор сатир прославился Саша Черный и др. Многие стихотворения из "Стихов об Америке" В.Маяковского также можно назвать сатирами ("Шесть монахинь", "Блэк энд уайт", "Небоскреб в разрезе" и др.).

Баллада - лиро-эпическое сюжетное стихотворение фантастического, сатирического, исторического, сказочного, легендарного, юмористического и т.д. характера. Баллада возникла в древности (предполагают, в раннем средневековье) как фольклорный ритуальный танцевально-песенный жанр, и этим обусловлены ее жанровые черты: строгий ритм, сюжетность (в древних балладах рассказывалось о героях и богах), наличие повторов (повторялись целые строки или отдельные слова как самостоятельная строфа), называемых рефреном . В XVIII веке баллада стала одним из самых любимых поэтических жанров литературы романтизма. Баллады создавали Ф.Шиллер ("Кубок", "Перчатка"), И.Гете ("Лесной царь"), В.Жуковский ("Людмила", "Светлана"), А.Пушкин ("Анчар", "Жених"), М.Лермонтов ("Бородино", "Три пальмы"); на рубеже XIX-ХХ веков баллада вновь возрождается и становится весьма популярной, особенно в революционную эпоху, в период революционной романтики. Среди поэтов ХХ века баллады писали А.Блок ("Влюбленность" ("Королевна жила на высокой горе…"), Н.Гумилев ("Капитаны", "Варвары"), А.Ахматова ("Сероглазый король"), М.Светлов ("Гренада") и др.

Обратите внимание! Произведение может сочетать признаки некоторых жанров: послание с элементами элегии (А.Пушкин, "К *** ("Я помню чудное мгновенье…"), лирическое стихотворение элегического содержания (А.Блок. "Родина"), эпиграмма-послание и т.д.

1. Творец Макбета - Уильям Шекспир (трагедия "Макбет").
2. Португальский поэт Луиш де Камоэнс (1524-1580).
3. Вордсворт -английский поэт-романтик Уильям Вордсворт (1770-1850).
4. Певец Литвы - польский поэт-романтик Адам Мицкевич (1798-1855).
5. Смотрите материал темы №12.

• В.А.Жуковский. Стихотворения: "Светлана"; "Море"; "Вечер"; "Невыразимое"
• А.С.Пушкин. Стихотворения: "Деревня", "Бесы", "Зимний вечер", "Пущину" ("Мой первый друг, мой друг бесценный…", "Зимняя дорога", "К Чаадаеву", "Во глубине сибирских руд…", "Анчар", "Редеет облаков летучая гряда…", "Узник", "Разговор книгопродавца с поэтом", "Поэт и толпа", "Осень", "…Вновь я посетил…", "Брожу ли я вдоль улиц шумных…", "Дар напрасный, дар случайный…", "19 октября" (1825 г.), "На холмах Грузии", "Я вас любил…", "К ***" ("Я помню чудное мгновенье…"), "Мадонна", "Эхо", "Пророк", "Поэту", "К морю", "Из Пиндемонти" ("Недорого ценю я громкие права…"), "Я памятник себе воздвиг…"
• М.Ю.Лермонтов. Стихотворения: "Смерть Поэта", "Поэт", "Как часто, пестрою толпою окружен…", "Дума", "И скучно, и грустно…", "Молитва" ("Я, матерь Божия, ныне с молитвою…"), "Расстались мы, но твой портрет…", "Я не унижусь пред тобою…", "Родина", "Прощай, немытая Россия…", "Когда волнуется желтеющая нива…", "Нет, я не Байрон, я - другой…", "Листок", "Три пальмы", "Из-под таинственной, холодной полумаски…", "Пленный рыцарь", "Сосед", "Завещание", "Тучи", "Утес", "Бородино", "Тучки небесные, вечные страни ки…", "Узник", "Пророк", "Выхожу один я на дорогу…"
• Н.А.Некрасов. Стихотворения: "Я не люблю иронии твоей…", "Рыцарь на час", "Умру я скоро…", "Пророк", "Поэт и гражданин", "Тройка", "Элегия", "Зине" ("Ты еще на жизнь имеешь право…"); другие стихи по вашему выбору
• Ф.И.Тютчев. Стихотворения: "Осенний вечер", "Silentium", "Не то, что мните вы, природа…", "Еще земли печален вид…", "Как хорошо ты, о море ночное…", "Я встретил вас…", "Чему бы жизнь нас ни учила…", "Фонтан", "Эти бедные селенья…", "Слезы людские, о слезы людские…", "Умом Россию не понять…", "Я помню время золотое…", "О чем ты воешь, ветр ночной?", "Тени сизые сместились…", "Как сладко дремлет сад темно-зеленый…"; другие стихи по вашему выбору
• А.А.Фет. Стихотворения: "Я пришел к тебе с приветом…", "Еще майская ночь…", "Шепот, робкое дыханье…", "Это утро, радость эта…", "Севастопольское сельское кладбище", "Облаком волнистым…", "Учись у них - у дуба, у березы…", "Поэтам", "Осень", "Какая ночь, как воздух чист…", "Деревня", "Ласточки", "На железной дороге", "Фантазия", "Сияла ночь. Луной был полон сад…"; другие стихи по вашему выбору
• И.А.Бунин. Стихотворения: "Последний шмель", "Вечер", "Детство", "Еще холоден и сыр…", "И цветы, и шмели, и трава…", "Слово", "Витязь на перепутье", "У птицы есть гнездо…", "Сумерки"
• А.А.Блок. Стихотворения: "Вхожу я в темные храмы…", "Незнакомка", "Сольвейг", "Ты - как отзвук забытого гимна…", "Земное сердце стынет вновь…", "О, весна без конца и без краю…", "О доблестях, о подвигах, о славе…", "На железной дороге", циклы "На поле Куликовом" и "Кармен", "Русь", "Родина", "Россия", "Утро в Кремле", "О, я хочу безумно жить…"; другие стихи по вашему выбору
• А.А.Ахматова. Стихотворения: "Песня последней встречи", "Ты знаешь, я томлюсь в неволе…", "Перед весной бывают дни такие…", "Заплаканная осень, как вдова…", "Я научилась просто, мудро жить…", "Родная земля"; "Мне ни к чему одические рати…", "Не с теми я, кто бросил землю…", "Мужество"; другие стихи по вашему выбору
• С.А.Есенин. Стихотворения: "Гой ты, Русь моя родная…", "Не бродить, не мять в кустах багряных…", "Не жалею, не зову, не плачу…", "Мы теперь уходим понемногу…", "Письмо матери", "Отговорила роща золотая…", "Я покинул родимый дом…", "Собаке Качалова", "Русь Советская", "Запели тесаные дроги…", "Неуютная жидкая лунность…", "Спит ковыль. Равнина дорогая…", "До свиданья, друг мой, до свиданья…"; другие стихи по вашему выбору
• В.В.Маяковский. Стихотворения: "А вы могли бы?", "Послушайте!", "Нате!", "Вам!", "Скрипка и немножко нервно", "Мама и убитый немцами вечер", "Дешевая распродажа", "Хорошее отношение к лошадям", "Левый марш", "О дряни", "Сергею Есенину", "Юбилейное", "Письмо Татьяне Яковлевой"; другие стихи по вашему выбору
• По 10-15 стихотворений (по вашему выбору): М.Цветаевой, Б.Пастернака, Н.Гумилева.
• А.Твардовский. Стихотворения: "Я убит подо Ржевом…", "Я знаю, никакой моей вины…", "Вся суть в одном-единственном завете…", "Памяти матери", "К обидам горьким собственной персоны…"; другие стихи по вашему выбору
• И.Бродский. Стихотворения: "Я входил вместо дикого зверя…", "Письма римскому другу", "К Урании", "Стансы", "Ты поскачешь во мраке…", "На смерть Жукова", "Ниоткуда с любовью…", "Примечания папоротника"

Постарайтесь все литературные произведения, которые названы в работе, прочитать в книге, а не в электронном виде!
Выполняя задания к работе 7, обратите особое внимание на теоретические материалы, так как выполнять задания данной работы по интуиции - значит обрекать себя на ошибку.
Не забывайте к каждому разбираемому стихотворному отрывку составлять метрическую схему, многократно ее проверяя.
Залог успеха при выполнении данной сложной работы - внимание и аккуратность.

• Квятковский И.А. Поэтический словарь. - М., 1966.
• Литературный энциклопедический словарь. - М., 1987.
• Литературоведение: Справочные материалы. - М., 1988.
• Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. - Л.: Просвещение, 1972.
• Гаспаров М. Современный русский стих. Метрика и ритмика. - М.: Наука, 1974.
• Жирмунский В.М. Теория стиха. - Л.: Наука, 1975.
• Поэтический строй русской лирики. Сб. - Л.: Наука, 1973.
• Скрипов Г.С. О русском стихосложении. Пособие для учащихся. - М.: Просвещение, 1979.
• Словарь литературоведческих терминов. - М., 1974.
• Энциклопедический словарь юного литературоведа. - М., 1987.

Что такое лирическая поэзия? Лирическая поэзия получила свое название от греческого слова «лира» – музыкальный инструмент, игрою на котором древние греки аккомпанировали себе, когда пели. Само назва­ние лирической поэзии указывает на ее близкую связь с музы­кой: та и другая выражают различные сердечные чувства.

В то время как эпос изображает мир внешний (объектив­ный), предмет лирики – внутренний (субъективный) мир по­эта, его личные чувствования, вызванные каким-либо предметом или явлением.

К лирической поэзии относятся не только те стихотворе­ния, в которых поэт выражает свои чувства от своего лица (на­пример, «Молитва» Лермонтова, «Опять на родине» Пушкина.), но также и те, в которых он выражает их посредст­вом такого воображения внешних предметов и явлений, кото­рое от начала и до конца проникнуто его чувством, его душевным настроением (например, «Тучки» Лермонтова, «Лес» Кольцова).

Лирическая иоэзия служит для выражения сильных чувств, а так как они обыкновенно не бывают продолжитель­ными, то и лирические произведения всегда бывают невели­ки. Тогда как эпические произведения составляют иногда целые тома (например, поэмы, романы), лирические в боль­шинстве случаев состоят из нескольких строф. Выразил поэт свое чувство – и кладет перо. Если же он, несмотря на то, что чувство его охладело, будет продолжать писать, то его лириче­ское произведение не вызовет у читателей соответствующего настроения: только искренне чувство поэта передается читате­лю.

По своему происхождению лирика делится на два вида; на народную устную и литературную, письменную.

Устную лирику составляют те лирические песни, которые слагаются неграмотным народом устно и устно передаются от поколения к поколению.

Между лирическими песнями наиболее замечательны: пес­ни обрядовые и песни бытовые. В обрядовых песнях, которыми сопровождались религиозные обряды, выражаются религиозные чувства народа; в бытовых – чувства, вызванные условиями жизни вообще и семейной в частности.

Большинство русских народных песен отличает изобрази­тельность языка. Они часто начинаются обращением к приро­де: к солнцу красному, ветру буйному, полю чистому и т. п. Изобразительности языка песен способствует обилие сравне­ний, особенно отрицательных: «Уж как пал туман на сине море, а злодей-тоска в ретиво сердце», «Не былинушка в чис­том поле зашаталася: зашаталася безприютная головушка», а также обилие выразительных постоянных эпитетов: солнце красное, море синее, поле чистое, кровь горючая и т. д.

Народным песням свойственны нежность и задушевность, объясняемые мягкостью народного характера. Они достига­ются частым употреблением уменьшительных и ласкатель­ных слов: ясная звездочка, частый дождичек, зеленая березонька, травушка-муравушка, ласточка-касаточка, де­точки малешеньки и т. п.

Искренность и глубина чувства также присущи народной песне, ведь народ излил в своих песнях только то, что пережил и перечувствовал на самом деле.

Суровая природа, продолжительное монгольское иго, кре­постное право, тяжелая семейная обстановка способствовали развитию грусти, унылому напеву, которые составляют отли­чительную черту большинства русских песен.

Пушкин так характеризовал русскую песню:

От ямщика до первого поэта Мы все поем уныло. Грустный вой Песень русская – известная примета!

Печалию согрета Гармония и наших муз и дев,

Но нравится их жалобный напев.

Не чужды русской песне широкий разгул, удаль, безгранич­ная веселость, тонкая и меткая ирония. Таковы, например, песни «А и горе, горе, гореваньице», «Не шуми, мати, зеленая дубравушка» и т. п.

Пушкин подметил и эту сторону русской народной песни, говоря:

Что-то слышится родное В долгих песнях ямщика:

То раздолье удалое,

То сердечная тоска.

Это то отчаянное разгулье, которое иногда охватывает чело­века, сознавшего, что жизнь его испорчена, погибла беспово­ротно.

В отличие от лирики устной письменную лирику составля­ют те лирические произведения, которые создаются не безгра­мотным народом, а отдельными лицами – писателями.

Элегия – лирическое стихотворение, в котором поэт выра­жает чувство грусти, вызваанное каким-либо печальным яв­лением. «Элегия» в переводе с греческого языка значит траурная, печальная, грустная песнь. Элегия получила свое начало в Малой Азии и была первоначально скорбною похо­ронною песнею. Затем она появилась в Греции и получает бо­лее широкое значение: здесь целью ее было или возбудить любовь к отечеству, или воодушевить воинов перед битвой. С V века до Р.Х. чувство грусти в элегии становится снова преобла­дающим. В Рим она переходит с этим же отлитчительным ха­рактером.

Жуковский впервые познакомил русскую читающую пуб­лику с элегией благодаря своим переводам («Сельское кладби­ще» Грея, «Опять ты здесь, мой благородный гений» Гете и др.) и оригинальным элегиям («Теон и Эсхин»). Кроме Жуков­ского, прекрасные образцы элегии встречаются в произведе­ниях Пушкина («Безумных лет угасшее веселье», «Брожу ли я вдоль улиц шумных»), Лермонтова («И скучно и грустно», «Выхожу один я на дорогу», «Ангел», «Парус»), Некрасова («Слезы матери»), Никитина («Вырыта заступом яма глубо­кая») и др.

Жуковский в своих элегиях проводил ту мысль, что здесь, на земле, нет прочного счастья, и надеялся на утешение в за­гробном мире; у Пушкина грустное чувство всегда примиряет­ся с действительностью; элегии Лермонтова проникнуты безотрадной скорбью, граничащей с отчасяньем, и т. п.

Вообще русская литература особенно богата элегиями. Еще Пушкин заметил, что «печалию согрета гармония наших муз». Причина этого – тяжелые условия русской жизни.

Еще один вид лирического произведения – сатира. В ней вы­ражается насмешка или негодование, вызванные, по мнению поэта, каким-либо общественным явлением, достойным пори­цания.

Сатира первоначально возникла в Греции, но высшего раз­вития как по форме, так и по содержанию, достигла в Риме, где и получила свое название. Самыми знаменитыми римски­ми сатириками были Гораций и Ювенал. Сатира Горация лег­кая, шутливая: она поражает зло преимущественно «тонким остреем иронии». Сатира Ювенала имеет характер серьезный, карающий, потому что гнев и негодование волновали его душу при виде нравственного падения современного ему общества.

В русской литературе первым сатириком был Кантемир, за­мечательный своими сатирами Дмитриев («Чужой толк»), Пушкин («Деревня»), Лермонтов («Дума», «Первое января»), Некрасов («Железная дорога», «Размышление у парадного подъезда»), А. Толстой и некоторые другие.

Сатира имеет большое общественное значение и не только серьезная, но и легкая, шутливая: кто посмеялся над изобра­женным злом, тот постарается от него уклониться, чтобы не быть смешным ни в своих, ни в чужих глазах.

Сатирическим элементом, т. е. насмешкой и негодованием, бывают проникнуты иногда и эпические и драматические про­изведения, например, романы («Герой нашего времени»), по­эмы («Мертвые души»), повести («Шинель», «Старосветские помещики»), басни («Осел и Соловей»), комедии («Ревизор») и т. п. Но эти произведения отличаются от сатиры собственно тем, что в них главное место занимает изображение событий или характеров, вызывающих смех или негодование читате­лей, а не выражение чувств поэта, как в собственно сатире.

От сатиры следует отличать эпиграмму, т. е. сатирическое стихотворение, направленное против какого-либо одного лица.

Баллада – небольшой поэтический рассказ с примесью чу­десного, сверхъестественного, фантастического.

Слово «баллада» в преводе с языка кельтов – народная пес­ня. Впервые баллада появилась в Англии в XII веке. Образова­лась она из слияния рыцарских преданий, занесенных сюда норманами, с местными героическими сказаниями отчасти кельтского, отчасти англо-саксонского происхождения. Духи и приведения играют видную роль в этих народных песнях и придают им мрачный, таинственный характер.

В XVIII веке в Англии были изданы сборники старинных песен. Сборники эти возбудили большой интерес во всей Евро­пе, особенно в Германии. Увлечение этого рода поэзией поро­дило множество баллад сначала в Германии, а потом и в других странах. Содержание для них поэты брали из средневе­ковой жизни, из народных преданий и суеверий; впоследст­вии стали обращаться за сюжетами к древнегреческой жизни или же создавать собственные, в духе народных сказаний.

Жуковский первый познакомил русских читателей с не­мецкими и английскими балладами в своих высокохудожест­венных переводах: «Ленора» Бюргера, «Кубок», «Граф Габсбургский», «Поликратов перстень», «Ивиковы журавли» Шиллера, «Суд божий над епископом» Саути и многие другие. Им же написано несколько оригинальных баллад: «Светла­на», «Ахилл» и другие.

Пушкин придал балладе национальный характер, заимст­вуя содержание ее из русских народных преданий и поверий. Например: «Песньо вещем Олеге», «Утопленник», «Бесы». За ним уже следовали А. Толстой, Некрасов и другие.

Лирике свойственен субъективизм, самораскрытие автора, искреннее представление его внутреннего мира, его порывов и желаний.

Главного персонажа лирического произведения – носителя переживания – обычно называют лирическим героем.

Большинство лирических произведений написаны в стихотворной форме, хотя лирика может быть и прозаической. Лирике в большей степени свойственны малые формы.

Обычно выделяют следующие лирические виды:

– гимн,

– ода,

– послание,

– эпитафия,

– сонет,

– лирическое стихотворение,

– элегия,

– эпиграмма,

– песня,

– романс,

– мадригал.

Гимн

Гимн (от греч. ὕμνος – хвала) – это торжественная, прославляющая песня в честь богов, победителей, героев, важных событий. Изначально элементами гимна были: эпиклеза (священное имя), просьба, ареталогия (эпическая часть).

Одним из самых известных гимнов является «Гаудеамус» (лат. gaudeamus – возрадуемся) – студенческий гимн.

«Итак, будем веселиться,

Пока мы молоды!

После веселой молодости,

После горестной старости

Нас возьмет земля…

Да здравствует Академия!

Да здравствуют профессора!

Да здравствуют все члены ее!

Да здравствует каждый член!

Пусть вечно они процветают!..»

(Из гимна «Гаудеамус», пер. С.И.Соболевского)

Ода

Ода – это поэтическое, а также музыкально-поэтическое произведение, которому свойственны торжественность стиля и возвышенность содержания. Об оде также говорят, как о прославлении в стихах.

Широко известны оды Горация, М. Ломоносова, А. Пушкина и т.д.

«Самовластительный Злодей!

Тебя, твой трон я ненавижу,

Твою погибель, смерть детей

С жестокой радостию вижу…»

(Из оды «Вольности», А.Пушкина)

Послание

Послание – это поэтическое письмо, обращенное к какому-либо лицу или группе лиц. По содержанию послания бывают: дружеские, лирические, сатирические и др.

«Ты, меня любивший фальшью

Истины – и правдой лжи,

Некуда! – За рубежи!

Ты, меня любивший дольше

Времени. – Десницы взмах! -

Ты меня не любишь больше:

Истина в пяти словах».

(М.Цветаева)

Эпитафия

Эпитафия (от греч. epitaphios – «надгробный») – изречение, сочиняемое на случай чьей-либо смерти и используемое в качестве надгробной надписи. Обычно эпитафия представлена в стихотворной форме.

«Из лавров и из роз положьте здесь венец:

Под камнем сим сокрыт любимец Муз и Граций,

Фелицы славныя певец,

Державин, Пиндар наш, Анакреон, Гораций.

(А. Е. Измайлов, «Эпитафия Г. Р. Державину»)»

Сонет

Сонет – поэтическое п роизведение, обладающее определенной системой рифмовки и строгими стилистическими законами. Итальянский сонет состоит из 14 стихов (строк): 2 четверостишия-катрена (на 2 рифмы) и 2 трехстишия-терцета. Английский – из 3-х катренов и заключительного двустишия.

Как правило, содержание сонета точно соответствует распределению мыслей: в первом четверостишии – тезис, во втором – антитезис, в двух трехстишиях – вывод.

Венок сонетов – это пятнадцать сонетов, которые в особом порядке связаны между собой. При этом последний сонет венка состоит из первых строк всех сонетов.

«Вздыхаю, словно шелестит листвой

Печальный ветер, слезы льются градом,

Когда смотрю на вас печальным взглядом,

Из-за которой в мире я чужой.

Улыбки вашей видя свет благой,

Я не тоскую по иным усладам,

И жизнь уже не кажется мне адом,

Когда любуюсь вашей красотой.

Но стынет кровь, как только вы уйдете,

Когда, покинут вашими лучами,

Улыбки роковой не вижу я.

И, грудь открыв любовными ключами,

Душа освобождается от плети,

Чтоб следовать за вами, жизнь моя».

(«На жизнь мадонны Лауры (XVII)», Ф.Петрарка)

Лирическое стихотворение

Лирическое стихотворение – малое поэтическое произведение, написанное от лица автора или вымышленного лирического героя. В лирическом стихотворении описывается внутренней мир, чувства, эмоции автора или героя произведения.

«Ночевала тучка золотая

На груди утеса-великана;

Утром в путь она умчалась рано,

По лазури весело играя;

Но остался влажный след в морщине

Старого утеса. Одиноко

Он стоит, задумался глубоко,

И тихонько плачет он в пустыне».

(«Утес», М.Лермонтов)

Элегия

Элегия – поэтическое произведение, посвященное печальным раздумьям, проникнутое грустью. Содержание элегий обычно составляют философские размышление, грустные раздумья, скорбь, разочарование, обреченность и т.д.

«Здравствуй, моя гора с красноватой блещущей высью,

Здравствуй, солнце, чей свет мягко ее озарил!

Вас я приветствую, нивы, тебя, шелестящая липа,

И на упругих ветвях звучный и радостный хор;

Здравствуй и ты, лазурь, объявшая неизмеримо

Бурые склоны горы, темную зелень лесов

И – заодно – меня, кто бежал из темницы домашней

И от избитых речей ищет спасенья в тебе…»

(«Прогулка», Ф.Шиллер)

Эпиграмма

Эпиграмма (от греч. ἐπίγραμμα – надпись) – небольшое сатирическое поэтическое произведение, в котором высмеивается конкретное лицо. Характерные черты эпиграммы – это остроумие и краткость.

«Гораздо меньше на земле армян,

Чем фильмов, где сыграл Джигарханян».

(В.Гафт)

Песня

Песня – небольшое поэтическое произведение, являющееся основой для последующих музыкальных обработок. Обычно состоит из нескольких куплетов и припева.

«А не спеть ли мне песню о любви

И не выдумать ли новый жанр

Попопсовей мотив и стихи

И всю жизнь получать гонорар…»

(«О любви», О.Тарасов)

Романс

Романс – небольшое напевное поэтическое произведение, которое может быть наложено на музыку. Обычно в романсе отражаются п ереживания, настроения, чувства лирического героя.

«А напоследок я скажу:

прощай, любить не обязуйся.

С ума схожу. Иль восхожу

к высокой степени безумства.

Как ты любил? – ты пригубил

погибели. Не в этом дело.

Как ты любил? – ты погубил,

но погубил так неумело…»

(«А напоследок я скажу», Б. Ахмадулина)

Мадригал

Мадригал (итал. madrigale , от лат. matricale – песня на родном языке – это небольшое музыкально-поэтическое произведение. Обычно имеет любовно-лирическое или шутливо-комплиментарное содержание.

«И как в раю магометанском

Сонм гурий в розах и шелку,

Так вы лейб-гвардии в уланском

Ее Величества полку.

(«Мадригал полковой даме», Н. С. Гумилев)

Более подробную информацию на эту тему можно найти в книгах А. Назайкина