Компания управляющая узбекским металлургическим комбинатом. В узбекистане началось отстранение высокопоставленных должностных лиц металлургического комбината

28 декабря день памяти и скорби о жертвах насильственной депортации калмыцкого народа (1943-1957 гг.).

27 декабря 1943 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О ликвидации Калмыцкой АССР и образовании Астраханской области в составе РСФСР», а 28 декабря — постановление СНК за подписью В. М. Молотова о ликвидации Калмыцкой АССР и о выселении калмыков в Алтайский и Красноярский края, Омскую и Новосибирскую области.

Операция по депортации калмыков проводилась 28 — 29 декабря 1943 года под кодовым названием «Улусы». По некоторым данным, в самый разгар войны в Калмыцкую АССР для участия в операции по выселению калмыков были командированы 2 975 офицеров. Для обеспечения перевозок населения выделено 1255 автомашин. По личному приказу Л.Берии в Калмыкию был направлен 3-й мотострелковый полк внутренних войск НКВД СССР (1226 тыс. человек).

Депортация калмыков рассматривалась как мера наказания за якобы имевшее место массовое противодействие органам Советской власти, борьбу против Красной Армии, как средство урегулирования национального конфликта, возникшего с калмыками. Выселению были подвергнуты в первую очередь калмыки, проживавшие на территориях Калмыцкой АССР, Калмыцкого района Ростовской области, а также военнослужащие. В каждый вагон помещали по 40-50 человек

Всего было сформировано 47 эшелонов.

Первым заходом было депортировано 91 919 человек. За январь 1944 года к ним присоединилось ещё 1014 человек. Между районами вселения они были распределены следующим образом: Омская область — 24 325 человека, Красноярский край — 21 164, Алтайский край — 20 858, Новосибирская область — 18 333 человек. Больше половины калмыцкого контингента в Тюменской области было расселено в её северных округах — Ямало-Ненецком, Ханты-Мансийском и Тобольском. Поскольку выселение происходило в самый разгар зимы, смертность при перевозке была чрезвычайно высокой. В местах вселения нередко вспыхивали эпидемии (сыпного тифа).

В 1944 году депортации калмыков продолжились за счет выселения тех, кто проживал вне Калмыцкой АССР. 25 марта 2536 человек из Ростовской области отправили в Омскую обл., 2-4 июня 1178 человек из Сталинградской области отправили в Свердловскую обл.

Позднее к ним присоединились демобилизованные из армии калмыки — более 15 000 человек. Cолдаты и офицеры калмыцкой национальности были направлены в Астрахань и переданы НКВД, который вывез офицеров в Ташкент и Новосибирск, а рядовых направил на cтроительство Широковской гидроэлектростанции в Пермской области.

Женщины-некалмычки, бывшие замужем за калмыками, также брались на учёт и подвергались всем положенным репрессиям. В то же время калмычек, вышедших замуж за некалмыков, на учёт не брали.

Труд депортированных калмыков использовался в сельском хозяйстве, на лесоповале, но чаще всего — в промышленном рыболовстве; многовековой опыт калмыцкого народа в области животноводства, в особенности отгонного, оказался невостребованным.

С момента депортации и до апреля 1946 года значилось 14 343 умерших калмыцких поселенцев. При этом рождаемость среди калмыков была крайне низкой. Из 97-98 тысяч депортированных калмыков в ссылке с 1943 по 1950 годы умерло более 40 тысяч человек Общие потери населения калмыцкого народа составили более половины его общей численности. По сводкам отдела спецпоселений НКВД СССР на учёте в 1950 году числилось всего 77 943 переселенца-калмыка, включая рождённых в период депортации.

Депортация калмыцкого народа автоматически привела к ликвидации национальной автономии. В 1944 году Калмыцкая АССР прекратила свое существование. Её районы вошли частично в административное подчинение соседних областей, Ставропольского края. Западный и Яшалтинский улусы (последний переименован в Степновский) вошли в состав Ростовской области, г. Элиста (переименована в г. Степной) и прилегающие улусы Приютненский, Кетченеровский, Черноземельский, Троицкий, Юстинский, Приволжский, Каспийский — в состав Астраханской области, Малодербетовский, Сарпинский улусы — в состав Сталинградской области. Калмыцкие названия улусов и их центров, а также отдельных населенных пунктов заменялись русскими названиями.

Позднее районы с калмыцким населением ликвидировались и в других местах. 9 марта Калмыцкий район Ростовской области был упразднен и территориально разделен между Мартыновским, Романовским, Зимовниковским и Пролетарским районами.

На основе решения СНК СССР от 14 октября 1943 года. Наркомзему перешло от 23541 хозяйств калмыков 120622 головы скота. Всего же колхозы и колхозники республики оставили 173 тыс. голов скота, из них крупного рогатого скота — 80 тыс. голов, овец — 10400, рабочего скота — 9 тыс. голов. Скот оставался только в бывших совместных русско-калмыцких колхозах. Остальной передавался в распоряжение Украинской ССР и близ расположенных областей Российской Федерации. Однако наблюдалось катастрофическое сокращение поголовья скота, так как почти повсюду отсутствовала кормовая база, не хватало рабочих-животноводов.

В ноябре 1948 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об уголовной ответственности за побеги из мест обязательного и постоянного поселения лиц, выселенных в отдаленные районы Советского Союза в период Отечественной Войны», суть которого состояла в том, что репрессированные народы высланы навечно, без права возврата на этническую родину. Этим же указом режим спецпоселения ужесточался ещё более. Документ предусматривал за самовольный выезд из мест поселения 20 лет каторжных работ.

Только через 13 лет (в 1957 году) автономия калмыцкого народа указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 9 января 1957 года была вновь восстановлена, но не в полном объёме, так как, до настоящего времени, несколько районов отошедших к соседним областям так и не были возвращены в состав Калмыцкой Республики.

Воспоминания

Помню из рассказов два пожилых солдата, родом из Сибири, после проведенного обыска помогали сами заталкивать обратно в мешки теплые вещи, дорогие костюмы и шубы отца, отобранные до этого дедом, посоветовали упаковать швейную машинку, ставшую для нашей семьи в сибирской глубинке настоящей кормилицей. Пока мы с солдатами собирали в мешки вещи молодой офицер, пришедший во главе опергруппы ни во что не вмешивался, взял патефон и, уйдя с ним в дом дяди, с интересом слушал калмыцкие песни.

Таких примеров добросердечного отношения, когда многие военные с пониманием отнеслись к участи бедных выселенцев было немало. Рано утром, когда я проснулась, – вспоминает В.Э.Нахатинова, – то увидела у нас в доме двух военных и нашу бабушку, которая ползала по полу, показывала солдатам похоронки на двух своих сыновей: моего отца и его старшего брата. Тогда один из солдат вышел на улицу и привел к нам еще одного солдата и калмыка-мужчину. Они нам собирали вещи, связывали в багаж. Затем этот офицер помог бабушке погрузить мешки с вещами на машину. Потом в вагоне и долго по приезде на новое место наша верующая бабушка начинала день с молитвы русскому офицеру, благодаря которому мы выжили в Сибири в холод и голод.

Однако было множество фактов, когда пришедшие сотрудники НКВД, не дав возможности собрать хотя бы кое-какой багаж, сгоняли людей без самых необходимых вещей на сборные пункты. Житель села Чапур Улан-Хольского улуса Б.Э.Тугульчиев, оставшийся в семье из 9 человек в Сибири один, испытал на себе подобное жестокое обращение: Рано утром военные ворвались в наш дом, когда мы еще спали. Подняв нас всех с постели, начали кричать на отца и мать, чтобы скорее нас, детей, одели и вывели на улицу, не дав возможности собрать вещи, погнали нас, как скот, к сборному пункту. Помню только, как отец тащил меня на себе.

Писатель Тимофей Бембеев в автобиографической повести-хронике "Дни, обращенные в ночи" описывает подобный же факт безжалостного отношения к несчастным выселяемым, где вдобавок, пользуясь моментом, пришедшие военные занимались мародерством: "Переведи матери, – офицер кивнул на ааку, – вас, как пособников немцев решено сослать в Сибирь. Есть постановление правительства, так что даю 15 минут на сборы. – О каких немцах говорите? Мы же ни одного немца в глаза не видели? – Собирайтесь, иначе голыми выкину на мороз!.. – С врагами так бы, а то с детьми... – Замолчи, щенок! – Офицер вновь заорал, топнув ногой. – Спроси, есть ли оружие? – Какое у нас может оружие? Офицер заставил открыть наш кованый сундук и начал рыться в нем. Что-то положил в карман. Аака встрепенулась и всплакнула: Скажи, пусть отдаст золотое кольцо и серьги мои, а то у нас нет более стоящего.

Я сказал, он и ухом не повел. Отдельно в чемодане находились вещи брата, которые он отослал с оказией, когда его, студента на фронт забирали. Офицер и там порылся, забрал новенький костюм, вышитую рубашку, матросскую форменку и туфли. Затем он разрешил и нам собраться в путь. Аака с тетей бродят по дому, не зная, что взять, что оставить.
Многих выселили без вещей и по другим причинам. Например, при посадке на машины сопровождавшие солдаты-конвоиры просто выбрасывали чемоданы и мешки с вещами, чтобы разместить больше людей… Многих калмыков выслали, когда они находились вдали от своего очага по производственным делам, в командировках.

Печальная участь постигла многих каспийских рыбаков. Большая группа приморских калмыков, в основном мужчины, подверглась выселению непосредственно с рыбных промыслов: без денег, без самых обиходных, а главное, без теплых вещей, все оставив дома, на суше. Потом в Сибири многие из них долго мыкались, месяцами разыскивая свои семьи и не имея возможности с ними соединиться. А за это время многие престарелые их родители, малые дети, да у некоторых и жены без мужской опеки в холодных товарняках и морозной Сибири умерли и сгинули в неизвестности. Сколько таких сотен, тысяч горестных трагедий хранит память многих калмыков! Не перечесть их никому.

В каждом хотоне, поселке и городе согласно запланированной операции был определен общий сборный пункт, куда сгонялись все выселяемые калмыцкие семьи. Например, в Элисте, таким сборным пунктом стал район кинотеатра Родина, который был огорожен канатом и охранялся со всех сторон солдатами. На небольшой площадке у кинотеатра и внутри в самом здании продержали до вечера большое скопление спецпереселенцев, без пищи, без отдыха.

…Несмотря на ограждения и запреты караульных служб, многие элистинцы выражали своим соседям-калмыкам, сослуживцам, просто хорошим товарищам слова сожаления случившимся, как могли успокаивали, несли им из дома свой последний хлеб, чай, мясо, совали в руки деньги, теплую одежду и простаивали с ними вместе до вечера. Например, председатель Госплана республики Постников передал двум своим товарищам по работе по 500 рублей денег, извиняясь при этом, что он больше не сумел ни у кого занять. Затем сбегал к кому-то, принес товарищам на дорогу по ножке баранины.

Были и другие примеры высокого товарищества и хорошей человеческой доброты к людям. На третий день, когда собрали всех проживающих в Элисте калмыков, подогнали к кинотеатру "Родина" крытые брезентом большие грузовые машины. Перед посадкой в машины, в которых нас повезли к железной дороге, вокруг оцепили военные. Кто плакал, а многие молча с болью, недоумением и тревогой смотрели друг другу в глаза. Было страшно. Что такое война, эвакуация, лишения, мы уже знали, но то, что свалилось нежданно-негаданно было видимо, еще страшнее, потому что умом этого нам было не понять.
Уже к вечеру, погрузив выселяемых на американские машины, повезли под охраной вооруженных солдат к железнодорожной станции Дивное. Сюда подавали поезда, составленные из двухосных вагонов, в которые загружали по 40-50 человек в каждый, разместив в два яруса.

В назначенные сроки Транспортный отдел НКВД подготовил только на первое время 46 железнодорожных составов. И это в разгар большой войны, когда на фронтах шли ожесточенные сражения...

Старушек и стариков, женщин и детей, словно арестантов, солдаты, вооруженные до зубов, выталкивают из насиженных мест, родных домов, где жили их предки и откуда на фронт ушли сыновья, мужья и отцы. Всем приказывают садиться в машины, но никто не может подняться и забраться за высокие борта чужеземной машины. Тогда солдаты хватают за руки и ноги, бросают в кузов. Я раньше никогда не видел такую дикость, грубость, жестокость. Жизнь преподнесла еще один урок: собака, говорят, друг человека. Это верно. Но не менее верным и преданным оказывается и скот. Ох, как скорбно и тоскливо, печально и жалобно мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади, плакали верблюды: от этой какофонии становится жутко и страшно, в жилах стынет кровь, можно сказать, волосы становятся дыбом».

Такую страшную картину можно было наблюдать повсюду: во всех калмыцких хотонах, селах и поселках. А многие железнодорожные составы, так необходимые фронту, простаивали на путях по нескольку дней, до тех пор, пока найдут и подвезут калмыков из отдаленных хотонов и затерявшихся в степи чабанских стоянок. За это время в холодных товарных вагонах, продуваемых сквозняками, люди мерзли без пищи и тепла, многие старики и просто больные умирали здесь же, еще не тронувшись с места. Медицинской помощи, конечно же, не было. Каждому калмыку довелось пережить столько горя, что хватило бы в обычное время на сотни человеческих судеб.

С вечера все было спокойно, никто ни о чем не тревожился. А наутро у каждой двери стоял солдат, – вспоминает Ботха Шоваева. – На улицу никого не пускали. В доме у себя, как всегда по утрам, сварили чай, попили его. Начали убирать в доме. Обычные хлопоты. Собирайтесь, быстрее-быстрее, – заторопили нас ближе к обеду. Мы ничего не знаем, ни о чем не догадываемся. Что случилось, никак в толк не возьмем, людей из домов силком выгоняют – побыстрее, побыстрее. Солдаты ни о чем не говорят. Правда те, что к нам зашли, посоветовали брать с собой побольше вещей. Что, зачем, куда – неизвестно.
Вместе с нами в то время жил младший брат моего мужа – Сергей Шоваев. Он был ранен где-то на Кавказе, и приехал после госпиталя в отпуск. Сергея и его сверстников призвали в армию после оккупации и отправили сразу на фронт. Из всех призванных, в живых только он остался. Так вот он, когда стали всех на улицу выгонять, надел шинель, вышел во двор и стал доказывать солдатам, что он фронтовик, что вернулся после ранения в отпуск, что найдет еще управу на них. Семью нашу на время в покое оставили, так уж зол был Сергей. Я, конечно, стараюсь в это время собрать все, что можно. Тороплюсь, из рук валится, но все-таки кое-что собрать успела. Другим даже еды не удалось захватить, не говоря уже о теплых вещах. А на улице-то зима – канун Нового года.

Всех жителей улицы собрали в одном доме, на краю нашего хотона. Всего человек четырнадцать. На руках у нас дети – мал мала меньше. Из мужчин самые старшие Сергей, ему 18 лет исполнилось, племянник – пятнадцатилетний мальчик.

Таков невеселый рассказ этой старой, удивительной женщины, которую по праву можно назвать ровесницей века. За свою долгую жизнь она пережила многое: и плохое, и хорошее. У нее было семеро детей, с которыми выехала в Сибирь. Голод, холод и болезни унесли у нее шестерых. Муж ушел на фронт, храбро сражался и погиб за Отечество. А "мудрые отцы" советской отчизны отплатили сполна ему и его семье.

Вот еще одно печальное свидетельство всеобщей трагедии, постигшей калмыцкий народ в конце 1943 года. Наверное, эта трагическая полоса в истории калмыков пострашнее трагедии 1771 года. Будущие историки, несомненно, сравнят последствия той и другой трагедии и сделают обоснованные выводы.

28 ноября — 1 декабря 1943 года в Тегеране (Иран) состоялась конференция руководителей трех союзных государств антигитлеровской коалиции: председателя Совнаркома СССР Иосифа Сталина, президента США Франклина Рузвельта и премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля.

Встреча вошла в историю как Тегеранская конференция. На ней впервые в полном составе собралась "большая тройка" — Сталин, Рузвельт и Черчилль.

В военных решениях было зафиксировано, что операция "Оверлорд" будет предпринята в течение мая 1944 года, вместе с операцией в Южной Франции, при этом советские войска предпримут наступление примерно в это же время с целью предотвратить переброску германских сил с восточного на западный фронт. Предусматривалось, что военным штабам трех держав необходимо отныне держать тесный контакт друг с другом в отношении предстоявших операций в Европе, и что между этими штабами должен быть согласован план мистификации и обмана противника в отношении этих операций.

Западные союзники, исходя из своих военно-стратегических планов в Юго-Восточной Европе, предложили расширить помощь югославским партизанам и втянуть Турцию в войну против Германии.

По некоторым данным, в самый разгар войны в Калмыцкую АССР для участия в операции по выселению калмыков были командированы 2 975 офицеров. Для обеспечения перевозок населения выделено 1255 автомашин. По личному приказу Л.Берии в Калмыкию был направлен 3-й мотострелковый полк внутренних войск НКВД СССР (1226 тыс. человек).

В публикуемой главе - свидетельства людей, переживших ужас 28 декабря 1943 г. Тем, кто родился в тот день, уже 70 лет. С каждым годом становится все меньше очевидцев тех событий, а значит, мы должны навсегда запомнить их рассказы. Не только потому, что этим мы воздадим дань уважения мужеству и стойкости того поколения. В наше время, когда в стране обострился национальный вопрос, особенно впечатляет в этих воспоминаниях то, что в них нет ненависти, озлобленности и желания мстить кому-либо за перенесенные унижения и страдания. В самые трагические моменты своей жизни эти люди старались запомнить каждого, кто проявил к ним сострадание и оказал посильную помощь. Этому великодушию, способности различать добро и зло мы и должны научиться у уходящего от нас поколения.

В Сибирь на долгие годы

…И вот, когда к намеченному сроку подготовительная работа по организации выселения калмыцкого народа была в основном завершена рано утром 28 декабря 1943 года согласно Указу Президиума Верховного Совета СССР и приказу НКВД СССР началась карательная операция «Улусы».

…Придя в этот день на рассвете в калмыцкие семьи, опергруппа НКВД на сборы вещей в далекие стылые края давала не более часа, а где и 20-30 минут. Все зависело от доброй или злой воли военных. Что мог собрать вконец растерявшийся и убитый горем человек? Да и как можно было за какие-то 20-30 минут что-то собрать? Как определить и выбрать самое нужное? Поэтому многие вышли из дома с детьми в чем были обуты и одеты: без теплых вещей, без пищи, не взяв ничего с собой.

Помню, как в нашем доме в хотоне Утта-Номрун два пожилых солдата, родом откуда-то из Сибири, после проведенного обыска помогали сами заталкивать обратно в мешки теплые вещи, дорогие костюмы и шубы отца, отобранные до этого дедом, посоветовали упаковать швейную машинку, ставшую для нашей семьи в сибирской глубинке настоящей кормилицей. В это время пока мы с солдатами собирали в мешки свои вещи молодой офицер, пришедший во главе опергруппы ни во что не вмешивался, взял патефон и, уйдя с ним в дом дяди, с интересом слушал калмыцкие песни.

Таких примеров добросердечного отношения, когда многие военные с пониманием отнеслись к участи бедных выселенцев было немало. «Рано утром, когда я проснулась, – вспоминает В.Э.Нахатинова (Буринова), – то увидела у нас в доме двух военных и нашу бабушку, которая ползала по полу, показывала солдатам похоронки на двух своих сыновей: моего отца и его старшего брата. Тогда один из солдат (офицер, по словам бабушки) вышел на улицу и привел к нам еще одного солдата и калмыка-мужчину. Они нам собирали вещи, связывали в багаж. Затем этот офицер помог бабушке погрузить мешки с вещами на машину, увозившую нас на станцию Сальск. Потом в вагоне и долго по приезде на новое место наша верующая бабушка начинала день с молитвы русскому офицеру, благодаря которому мы выжили в Сибири в холод и голод».

Однако было множество фактов, когда пришедшие сотрудники НКВД, не дав возможности собрать хотя бы кое-какой багаж, сгоняли людей без самых необходимых вещей на сборные пункты. Житель села Чапур Улан-Хольского улуса Б.Э.Тугульчиев, оставшийся в семье из 9 человек в Сибири один, испытал на себе подобное жестокое обращение: «Рано утром военные ворвались в наш дом, когда мы еще спали. Подняв нас всех с постели, начали кричать на отца и мать, чтобы скорее нас, детей, одели и вывели на улицу. Не дав возможности собрать вещи, погнали нас, как скот, к сборному пункту. Помню только, как отец тащил меня на себе».

Писатель Тимофей Бембеев в автобиографической повести-хронике «Дни, обращенные в ночи» описывает подобный же факт безжалостного отношения к несчастным выселяемым, где вдобавок, пользуясь моментом, пришедшие военные занимались мародерством: «Переведи матери, – офицер кивнул на ааку, – вас, как пособников немцев решено сослать в Сибирь. Есть постановление правительства, так что даю 15 минут на сборы». – «О каких немцах говорите? Мы же ни одного немца в глаза не видели?» – «Не теряйте времени, собирайтесь, иначе голыми выкину на мороз!..» – «С врагами так бы, а то с детьми...» – «Замолчи, щенок! – Офицер вновь заорал, топнув ногой. – Спроси, есть ли оружие?» – «Какое у нас может оружие?» Офицер заставил открыть наш кованый сундук и начал рыться в нем. Что-то положил в карман. Аака встрепенулась и всплакнула: «Скажи, пусть отдаст золотое кольцо и серьги мои, а то у нас нет более стоящего».

Я сказал, он и ухом не повел. Отдельно в чемодане находились вещи брата, которые он отослал с оказией, когда его, студента на фронт забирали. Офицер и там порылся, забрал новенький костюм, вышитую рубашку, матросскую форменку и туфли. Затем он разрешил и нам собраться в путь. Аака с тетей бродят по дому, не зная, что взять, что оставить».

Многих выселили без вещей и по другим причинам. Например, при посадке на машины сопровождавшие солдаты-конвоиры просто выбрасывали чемоданы и мешки с вещами, чтобы разместить больше людей… Многих калмыков выслали, когда они находились вдали от своего очага по производственным делам, в командировках. Например, семья Лиджи Цеденова, следовавшая из Элисты в Башанту вместе с другими семьями (Куриновых, Утнасуновых, Улановых) была выслана из хутора Зюнгар Западного улуса... Сам глава семьи находился на фронте, бабушка – дома в Элисте, а мать с четырьмя малыми детьми на руках, простудившись в вагоне, сильно заболела и еле дожила до приезда к добрым, заботливым людям в сибирской деревушке Царицыно Омской области. В свои неполных 15 лет, оставшаяся в семье за старшую, дочь Цеденова (Уланова) А.Л. пошла зарабатывать трудодни в колхозе.

Такая же примерно история приключилась в семьей директора совхоза Эляевых, который в день выселения находился в командировке в Ставрополе. Семья его: больная жена, трое маленьких детей, племянник-сирота, старая мать, приехавшие накануне к отцу в совхоз, отправилась в Сибирь в чем были одеты и обуты. И ужасно настрадались в пути в вагоне и на новом месте в Новосибирской области, пока в мае 1944 года их не нашел отец и не перевез в другое место.

Печальная участь постигла многих каспийских рыбаков. Большая группа приморских калмыков, в основном мужчины, подверглась выселению непосредственно с рыбных промыслов: без денег, без самых обиходных, а главное, без теплых вещей, все оставив дома, на суше. Потом в Сибири многие из них долго мыкались, месяцами разыскивая свои семьи и не имея возможности с ними соединиться. А за это время многие престарелые их родители, малые дети, да у некоторых и жены без мужской опеки в холодных товарняках и морозной Сибири умерли и сгинули в неизвестности. Сколько таких сотен, тысяч горестных трагедий хранит память многих калмыков! Не перечесть их никому.

Так умерла весной 1944 года после болезни моя бабушка Аака в глухой сибирской деревушке Нижний Коен, не дождавшись своего старшего сына Басанга, который, работая рыбоприемщиком на море, был выслан вместе с рыбаками и попал на какой-то военный завод в Новосибирске…

В каждом хотоне, поселке и городе согласно запланированной операции был определен общий сборный пункт, куда сгонялись все выселяемые калмыцкие семьи. Например, в Элисте, таким сборным пунктом стал район кинотеатра «Родина», который был огорожен канатом и охранялся со всех сторон солдатами. На небольшой площадке у кинотеатра и внутри в самом здании продержали до вечера большое скопление спецпереселенцев, без пищи, без отдыха.

…Несмотря на ограждения и запреты караульных служб, многие элистинцы выражали своим соседям-калмыкам, сослуживцам, просто хорошим товарищам слова сожаления случившимся, как могли успокаивали, несли им из дома свой последний хлеб, чай, мясо, совали в руки деньги, теплую одежду и простаивали с ними вместе до вечера. Например, председатель Госплана республики Постников передал двум своим товарищам по работе по 500 рублей денег, извиняясь при этом, что он больше не сумел ни у кого занять. Затем сбегал к кому-то, принес товарищам на дорогу по ножке баранины.

Были и другие примеры высокого товарищества и хорошей человеческой доброты к людям. «В ту ночь мой отец, тогда нарком юстиции республики, вернулся домой не один. Его сопровождал оперсотрудник госбезопасности. Нас всех разбудили, и отец сказал, что надо срочно собираться. Куда и зачем, нам не объяснили, – вспоминает Галина Алексеевна Бадминова. – Собрались мы быстро, потому что еще не успели растащить все мешки, с которыми вернулись из эвакуации. Этой же ночью нас всех повели к кинотеатру «Родина». Там было уже немало калмыцких семей. Продержали здесь в кинотеатре два дня. Кормили один раз, за пределы кинотеатра никуда не выпускали – к нам были приставлены солдаты охраны. На третий день, когда собрали всех проживающих в Элисте калмыков, подогнали к кинотеатру «Родина» крытые брезентом большие грузовые машины. Перед посадкой в машины, в которых нас повезли к железной дороге, вокруг оцепили военные. Кто плакал, а многие молча с болью, недоумением и тревогой смотрели друг другу в глаза. Было страшно. Что такое война, эвакуация, лишения, мы уже знали, но то, что свалилось нежданно-негаданно было видимо, еще страшнее, потому что умом этого нам было не понять. Глазами я отыскала в толпе провожающих свою близкую подружку Розу Собачкину, дочь секретаря обкома партии. Она прямо рвалась через конвой, старалась дотянуться, чтобы пожать на прощание руку. Ведь совсем недавно мы вместе с ней, вступая в ряды комсомола, поклялись на верность идеям Ленина, идеям революции. Вступали в комсомол в тяжелое время, когда фронт приближался к Элисте, и тогда мы получили красные книжечки. И вот теперь мы с Розой расставались и не понимали почему».

Уже к вечеру к сборному пункту в Элисте – кинотеатру «Родина» стали подгонять покрытые брезентом большие грузовые машины. Погрузив выселяемых на американские машины, повезли под охраной вооруженных солдат к железнодорожной станции Дивное. Сюда подавали поезда, составленные из двухосных вагонов – «теплушек», в которые загружали по 40-50 человек в каждый, разместив «арестантов» в два яруса.

В назначенные сроки Транспортный отдел НКВД подготовил только на первое время 46 железнодорожных составов. И это в разгар большой войны, когда на фронтах шли ожесточенные сражения с ненавистным фашизмом.
«На улице всех ждут огромные американские военные машины «студебеккеры» – пишет писатель А.Балакаев. – Старушек и стариков, женщин и детей, словно арестантов, солдаты, вооруженные до зубов, выталкивают из насиженных мест, родных домов, где жили их предки и откуда на фронт ушли сыновья, мужья и отцы. Всем приказывают садиться в машины, но никто не может подняться и забраться за высокие борта чужеземной машины. Тогда солдаты хватают за руки и ноги, бросают в кузов. Я раньше никогда не видел такую дикость, грубость, жестокость. Жизнь преподнесла еще один урок: собака, говорят, друг человека. Это верно. Но не менее верным и преданным оказывается и скот. Ох, как скорбно и тоскливо, печально и жалобно мычали коровы, блеяли овцы, ржали лошади, плакали верблюды: от этой какофонии становится жутко и страшно, в жилах стынет кровь, можно сказать, волосы становятся дыбом».

Такую страшную картину можно было наблюдать повсюду: во всех калмыцких хотонах, селах и поселках. А многие железнодорожные составы, так необходимые фронту, простаивали на путях по нескольку дней, до тех пор, пока найдут и подвезут калмыков из отдаленных хотонов и затерявшихся в степи чабанских стоянок. За это время в холодных товарных вагонах, продуваемых сквозняками, люди мерзли без пищи и тепла, многие старики и просто больные умирали здесь же, еще не тронувшись с места. Медицинской помощи, конечно же, не было. Каждому калмыку довелось пережить столько горя, что хватило бы в обычное время на сотни человеческих судеб.

«С вечера все было спокойно, никто ни о чем не тревожился. А наутро у каждой двери стоял солдат, – вспоминает Ботха Шоваева. – На улицу никого не пускали. В доме у себя, как всегда по утрам, сварили чай, попили его. Начали убирать в доме. Обычные хлопоты. «Собирайтесь, быстрее-быстрее», – заторопили нас ближе к обеду. Мы ничего не знаем, ни о чем не догадываемся. Что случилось, никак в толк не возьмем. Ясный день на дворе, а людей из домов силком выгоняют – побыстрее, побыстрее. Солдаты ни о чем не говорят. Правда те, что к нам зашли, посоветовали брать с собой побольше вещей. Что, зачем, куда – неизвестно.

Вместе с нами в то время жил младший брат моего мужа – Сергей Шоваев. Он был ранен где-то на Кавказе, и приехал после госпиталя в отпуск. Сергея и его сверстников призвали в армию после оккупации и отправили сразу на фронт. Из всех призванных, в живых только он остался. Так вот он, когда стали всех на улицу выгонять, надел шинель, вышел во двор и стал доказывать солдатам, что он фронтовик, что вернулся после ранения в отпуск, что найдет еще управу на них. Семью нашу на время в покое оставили, так уж зол был Сергей. Я, конечно, стараюсь в это время собрать все, что можно. Тороплюсь, из рук валится, то за одно хватаешься, то за другое. Но все-таки кое-что собрать успела. Другим даже еды не удалось захватить, не говоря уже о теплых вещах. А на улице-то зима – канун Нового года.

Всех жителей улицы собрали в одном доме, на краю нашего хотона. Дом маленький, люди едва умещаются, багаж пришлось под открытым небом оставить. Кучи мешков, сумок, наспех связанных узлов. Сидим, кто на полу, кто на лавках, кроме нашей семьи, вместе с нами еще 2-3 семьи близких родственников. Всего человек четырнадцать. На руках у нас дети – мал мала меньше. Из мужчин самые старшие Сергей, ему 18 лет исполнилось, племянник – пятнадцатилетний мальчик».

Таков невеселый рассказ этой старой, удивительной женщины, которую по праву можно назвать ровесницей века. За свою долгую жизнь она пережила многое: и плохое, и хорошее. У нее было семеро детей, с которыми выехала в Сибирь. Голод, холод и болезни унесли у нее шестерых. Муж ушел на фронт, храбро сражался и погиб за Отечество. А «мудрые отцы» советской отчизны отплатили сполна ему и его семье.

Вот еще одно печальное свидетельство всеобщей трагедии, постигшей калмыцкий народ в конце 1943 года. Наверное, эта трагическая полоса в истории калмыков пострашнее трагедии 1771 года. Будущие историки, несомненно, сравнят последствия той и другой трагедии и сделают обоснованные выводы.

«К вечеру всех собрали возле школы, толпа людей ничего не понимала. За что? Почему? Да как же так можно? – рассказывает Г.Э.Санджиева. – В моей семье моя сестренка была больна тифом. Что делать с ней? Но солдатам-конвоирам было не до нее. Подогнали грузовики, всех погрузили и повезли на станцию Хлебная. А потом – товарняки. Здесь ни попить, ни поесть, ни туалета нет. Дырку в вагоне проделали, да так и ходили. Сестренка пошла на поправку, а я, видимо, от нее заразилась и меня тиф свалил. Всю дорогу до Омска провалялась в жару».

... За каждым рассказом была судьба отдельного человека, судьба его народа.
«На станции нас затолкали в «телятники», с грохотом закрылась дверь. Поезд тронулся, – пишет инженер Б.Церенов. – Вагон дырявый, кругом сквозняки, люди сгрудились вокруг печки-буржуйки, которая находилась в центре. Но она не всегда была горячей. Я помню, что мы ехали долго, было очень голодно. Наконец, на какой-то станции, нам дали похлебку и по куску хлеба. В вагоне ехало несколько семей. Кто-то из них взял с собой козу. Мучаясь от голода, взрослым пришлось ее зарезать. Я помню запах жарящегося на буржуйке мяса. Ели в сплошной темноте, запивали водой. На следующий день многие заболели. Я видел, как умирал, карябая пол ногтями, старик. Умершего старика на одной из станций куда-то унесли».

Во многих вагонах мужчины взялись соорудить нары, куда поместили стариков и детей, а более крепкие и молодые разместились внизу, на полу товарного вагона…

Алексей Балакаев в рассказе «Выслан навечно» так описывает трагедию калмыков, насильно покидавших родную землю: «Не знаю, как в других местах, а нас на 3-м разъезде железной дороги Астрахань-Кизляр, сооруженной руками калмыков, продержали взаперти трое суток, пока не свезли всех чабанов и гуртоправов, стоянки которых разбросаны на обширной территории нашего колхоза-миллионера. Да и большая часть самой этой дороги была построена с августа 41-го по июль 42-го года – в самый разгар войны – трудящимися Калмыкии. Я здесь не хочу подробно описывать, когда тронулся с места наш эшелон, как за нами гурьбой бросился скот, как до последнего дыхания бежали собаки и замертво падали на рельсах. Я только хочу зафиксировать, каково бывает народу, целому народу, покидать родную землю, и могилы предков – старушки и женщины голосили и причитали, будто их режут или колют штыком на глазах родимых детей, старики и подростки, стиснув зубы и зажав до крови пальцы в кулак, мрачно и угрюмо молчали, чтобы не усугубить и так растерзанные и раздираемые болью сердца матерей». О фактах мародерства и жестокого обращения с выселяемым калмыцким населением в декабре 1943 года написал мне недавно из совхоза «Ергенинский» Кетченеровского района Санджиев И.К.: «28 декабря 1943 года рано утром приехавшие к нам в село военные приказали всем калмыцким семьям собраться возле конторы колхоза. Взять с собой разрешили только вещи первой необходимости: белье, теплую одежду, валенки и т.д. Мы сумели быстро упаковать два чемодана с вещами и мешок с продуктами на 7 человек семьи. Но когда начали грузить на автомашины наш багаж, то заставили многих из нас оставить те скудные вещи, которые нам удалось прихватить с собой. Поскольку багаж и людей грузили вместе на машины, то, конечно, места для мешков и чемоданов не оставалось.

По пути следования на железнодорожную станцию Котельниково одна машина перевернулась и погибли сразу две девчонки, которых так и оставили возле дороги. Все грузовые машины были покрыты толстым, плотным брезентом и при движении выхлопные газы душили людей, а солдаты сопровождения, сидящие сзади в кузове машины, не разрешали открывать брезент. В результате у многих началась рвота, от головокружения начали валиться и падать в первую очередь дети. Только тогда солдаты приоткрыли брезент машины, чтобы люди немного отдышались.

Когда прибыли на станцию, то было уже очень темно. Подъехали к стоявшим вагонам на железной дороге и солдаты залезли в вагоны и стали кричать: «Давайте вещи». Когда вещи побросали в вагон, то солдаты открыли двери с противоположной стороны и утащили многие наши чемоданы и мешки с хорошими вещами. После мы вошли в вагон, стали искать свои вещи, а их уже не было, осталось только несколько мешков с продуктами. Так мы остались в чем были одеты, абсолютно без каких-либо вещей и, конечно, рассказывать нечего, как намытарствовались в дороге».

С интересом прочитал письмо Ц.Ц.Жемчуевой о ее сибирской «эпопее»…«В конце июля 1943 года я окончила в Астрахани учительский институт и была направлена в Западный район (ныне Городовиковский) – пишет она. – В районо мне дали направление в село Лапино (ферма колхоза «Пролетарская победа»). Там была неполная средняя школа и я стала работать зав. учебной частью.

Утром в 6 часов разбудили меня двое солдат с винтовками и встали у дверей моей комнаты. Я жила тогда при школе-интернате. Приказали мне быстро собрать вещи и ждать дальнейших указаний. Мне собирать было нечего. Жила одна, а сестры, брат и мать жили у себя дома на Волге, отдельно от меня. Вижу, как кругом все плачут, стараются собрать хотя бы немного своих вещей на дорогу и продукты для пропитания. Никто не знает, куда нас повезут. Поскольку у меня ничего не было, столовалась я в интернате, то нашла начальника группы выселения и попросила дать мне немного хлеба. И он разрешил мне выдать буханку хлеба и полкило сахара. После обеда погрузили нас на большие американские машины – «студебеккеры» и повезли на станцию Сальск. Здесь нас посадили в стоявший на путях какой-то грязный вагон – товарняк. Простояли в Сальске два дня, ожидая подвоза других. В вагоне было человек 40, многие с семьями. Дорогой многие старики и дети поумирали, тогда их куда-то уносили».

Погибали в пути целыми семьями, никто не оставался в роду, некому было продолжить историю своих предков. Мне врезалась в память трагедия одной семьи, ужасная и безысходная. Семьи, имевшей глубокие корни в прошлое калмыцкого народа, его военной службы на благо Русского государства.

Прадед Патиша Пранцузова из станицы Платовской участвовал в составе 2-го Калмыцкого полка в Отечественной войне 1812 года. Провожая его на войну, хотон справил прадеду лошадь, седло, саблю и одежду, вдобавок отправили с ним белого верблюда, который не раз выручал калмыцких воинов, разгоняя французов в жарких сражениях. Затем, верблюд вместе с воинами благополучно вернулся в хотон и дожил до старости. Прадед, вернувшись к себе, женился и сына назвал Пранцузом, откуда пошла их фамилия.

Патиш Пранцузов благополучно пережил 3 российские революции, гражданскую войну, сильный голод 1921 года, всеобщий голод 1932-1933 гг. и т.д. 28 декабря 1943 года семья Патиша с 4-мя голыми и босыми детьми была выселена в Сибирь, в далекое село Масловка Омской области. Слепой глава семьи, его больная жена и заболевшие в пути малые дети, не вынеся лишений в пути, умерли сразу по приезде на новое место один за другим. Некому было даже их похоронить в разваленной, заброшенной избушке, так и пролежали до весны, пока к ним не приехал назначенный новый комендант Петр Горбачев и не заставил местные власти закопать, завалив их вместе с прогнившей избушкой. Так трагически сгинули в неизвестность в сибирских лесах потомки славного героя далекой войны, мужественного защитника России.

Более благосклонной была судьба в период выселения калмыков для отца Героя Советского Союза В.Н.Очирова – Николая Болдыревича Очирова. В своем пространном письме на калмыцком языке Н.Б.Очиров подробно и красочно описал свою путевую «эпопею». Его рассказ насквозь пронизан чувством огромной благодарности к человеку высокой души и большой теплоты, ставшему для него вторым отцом и наставником, начальнику станции 9-го разъезда (что под Улан-Холом) Илье Антоновичу Довгань. Это он, не побоявшись сотрудников НКВД, потребовал у них отпустить к нему трех калмыцких ребят, работавших на разъезде, пожить в его теплом доме и организовать за это время им нормальные условия в одном из отвозивших калмыков товарняке. Так ребята прожили в тепле до 31 декабря 1943 года до момента отправления, и были снабжены И.А.Довганем мешком муки, чаем и махоркой на дорогу. Благодаря его человеческому участию, ребята-калмыки благополучно добрались до нового места расселения и пережили сносно нелегкий путь в суровую Сибирь. Нельзя без слез читать те места рассказа-письма Н.Б.Очирова, где он рассказывает, как перед отправлением железнодорожного эшелона с калмыками старая больная женщина легла на рельсы и просила ее не трогать, пока поезд не наедет на нее.

Или другая страшная картина, которую со страхом наблюдал молодой, неопытный в жизни парнишка. Как-то пройдя в хвост своего эшелона при остановке под Астраханью, он сильно испугался увидев два двухосных вагона, уже забитых до отказа окоченевшими трупами за тот короткий путь, который они успели пройти от станции Улан-Хол.

После таких свидетельств живых очевидцев разве можно поверить официальным рапортам начальников железнодорожных эшелонов об умерших в пути 16-20 человек, если по-настоящему учета едущих в вагонах не было. Такое положение признавали в своих отчетах в центр начальники УНКВД сибирских краев и областей, куда прибыли спецпереселенцы-калмыки. Ведь в пути, неимоверно трудного и изнурительного, погибли тысячи калмыков, в первую очередь – больные, старики немощные и дети, сотнями, тысячами: от голода, холода, тифа и т.д. Но об этом подробнее расскажу ниже, приведя конкретные цифры невозвратных потерь.

«В товарных вагонах везли нас все дальше и дальше от дома. Было холодно и голодно, – рассказывает Г.А.Бадминова. – В вагонах царила неописуемая антисанитария. Вши не давали покоя ни днем, ни ночью. Наверное, чудом наши вагоны тиф обошел стороной. За две недели мы перестали узнавать своих знакомых – такой жалкий был у всех нас вид: грязные, измученные.

– Не надо нам этих грязных врагов народа! – истошно кричали некоторые женщины-сибирячки, когда нас стали развозить по домам. Как больно резали тогда наши души эти несправедливые слова. Быстро мы забыли эту обиду, высказанную в запальчивости, лишь только поближе познакомились с сибиряками, оценили их природную доброту и житейскую мудрость».

По мере продвижения железнодорожных эшелонов с «наказанными» калмыками на Восток становилось все труднее и труднее. Эшелоны были громоздкими и непосильными для обычных паровозов: из-за их нехватки составы сформировали из 45-50 двухосных «товарняков» и больших пульманских вагонов. Ввиду большой загруженности Транссибирской магистрали (из восточных районов на Запад шли сотни составов с военным грузом и, понятно, им давалась зеленая улица), железнодорожные эшелоны с калмыцкими семьями задерживались на станциях подолгу, иногда по 2-3 дня. А в это время люди, продрогшие и голодные, томились в холодных товарняках без пищи и тепла, потому что по предписанию, спущенному НКВД своим уполномоченным, питание готовили только на определенных станциях. Поэтому руководство НКВД и НКПС решило повернуть «калмыцкие» эшелоны на Туркестано-Сибирскую железную дорогу и поезда со спецпереселенцами-калмыками пошли через Алма-Ату, Чимкент и другие города (бедным продрогшим людям стало хоть чуть теплее).

После отправки всех эшелонов с высланным калмыцким населением специальные оперуполномоченные НКВД СССР и штаб операции «Улусы» дали, как обусловились, шифрованные телеграммы об успешном окончании карательной акции В.В.Чернышеву и Л.П.Берия (хотя о ходе операции они получали ежедневно информации). В свою очередь Генеральный комиссар государственной безопасности Лаврентий Берия поспешил доложить Верховному Главнокомандующему о блестяще проведенной операции.

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ КОМИТЕТ ОБОРОНЫ

товарищу Сталину И.В.
товарищу Молотову В.М.

В соответствии с Указом Президиума Верховного Совета и постановлением СНК от 28 октября 1943 г. НКВД СССР осуществлена операция по переселению лиц калмыцкой национальности в восточные районы.

Для обеспечения проведения операции и предотвращения случаев сопротивления или побега НКВД заблаговременно были приняты необходимые оперативно-войсковые мероприятия, организована охрана населенных пунктов, сбор переселяемых, сопровождение их в места погрузки и эшелоны.

В начале операции было арестовано 750 калмыков, состоявших в бандах, бандпособников, активных пособников немецких оккупантов и другого активного элемента.

Всего погружено в 46 эшелонов 26 359 семей или 93 139 переселенцев, которые отправлены к местам расселения в Алтайский и Красноярский края. Омскую и Новосибирскую области. Во время проведения операций происшествий и эксцессов не было. Эшелоны с переселенцами сопровождались работниками НКВД.

НКВД СССР совместно с местными организациями приняты необходимые меры по приемке, обеспечению жильем и трудовому устройству переселенцев в места расселения.

В течение 28 декабря на ВИТЕБСКОМ направлении наши войска, преодолевая сопротивление и контратаки противника, продолжали вести наступательные бои, в ходе которых заняли несколько населённых пунктов.

Войска 1-го УКРАИНСКОГО фронта продолжали наступление и овладели городом КОРОСТЫШЕВ, районным центром Житомирской области ПОТИЕВКА, а также заняли более 60 других населённых пунктов, среди которых крупные населённые пункты БЕХИ, КОЗИНОВКА, ЗЛОБИЧИ, СТАРИКИ, ДОБРЫНЬ, БУДИЛОВКА, ВИХЛЯ, СТАРАЯ БУДА, ОБЛИТКИ, ЗАНЬКИ, ЛЯХОВАЯ, ЧАЙКОВКА, ФИЛИППОВИЧИ, КАЙТАНОВКА, БЕРЁЗОВКА, МИНЕЙКИ, ТЕСНОВКА, СМОЛОВКА, НЕХВО-РОЩ, МОИСЕЕВНА, ПАВОЛОЧЬ.

Севернее КИРОВОГРАДА наши войска отбивали атаки крупных сил пехоты и танков противника и нанесли ему большие потери в живой силе и технике.

На других участках фронта — разведка и артиллерийско-миномётная перестрелка.

В течение 27 декабря наши войска на всех фронтах подбили и уничтожили 105 немецких танков. В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии сбито 15 самолётов противника.

На Витебском направлении наши войска продолжали вести наступательные бои, продвинулись вперёд и заняли несколько населённых пунктов. Северо-западнее Витебска части Н-ского соединения отбили следовавшие одну за другой восемнадцать контратак противника и уничтожили до 1.500 немецких солдат и офицеров. Выбив немцев из сильно укреплённых позиций, наши бойцы захватили две артиллерийских батареи и склад боеприпасов. Восточнее и юго-восточнее Витебска противник, опираясь на укреплённые пункты и господствующие над местностью высоты, оказывал упорное сопротивление. Особенно ожесточённые бои происходили в районе одного опорного пункта, который несколько раз переходил из рук в руки. Совершив успешный манёвр, советские бойцы нанесли немцам решающий удар и овладели опорным пунктом обороны немцев. В этом бою истреблено до батальона гитлеровцев, подбито и сожжено 11 танков и 3 самоходных орудия противника.

Войска 1-го Украинского фронта продолжали наступление. Наши пехотинцы и танкисты, с боями продвигаясь вперёд, вышли на подступы к городу Коростышев. Немцы всеми мерами пытались удержать город в своих руках и оказывали упорное сопротивление. Наши части форсировали реку Тетерев и с севера и юга ворвались в Коростышев. В ожесточённых уличных боях войска противника, оборонявшие город, были уничтожены. Подбито и сожжено 35 танков и самоходных орудий и свыше 50 орудий разного калибра. Захвачено большое количество боеприпасов, продовольствия и различных военных материалов. Нашими войсками заняты районный центр Житомирской области Потиевка и более 60 других населённых пунктов. В одном районе части Н-ского соединения, стремительно продвигаясь вперёд, окружили и к исходу дня ликвидировали группу войск противника. Захвачены 6 исправных танков, 26 орудий, 10 тысяч мин, 30 тысяч снарядов, около миллиона патронов и 110 автомашин. Взято в плен значительное число немецких солдат и офицеров.

Севернее Кировограда противник сосредоточил на узком участке фронта крупные силы пехоты и танков и атаковал наши позиции. Завязались напряжённые бои. Вражеские танки не смогли прорваться сквозь огневую завесу советской артиллерии и миномётов, понесли большие потери и отошли на исходный рубеж. На поле боя осталось более 30 сгоревших и подбитых немецких танков и 6 самоходных орудий. Противник потерял только убитыми до 1.000 солдат и офицеров.

Партизанский отряд, действующий в Пинской области, за десять дней декабря пустил под откос два немецких воинских эшелона, следовавших к линии фронта. В результате крушений убито и ранено не менее 200 гитлеровцев. Кроме того, советские патриоты вырезали свыше 8 километров телеграфно-телефонной линии связи противника.

Пленный ефрейтор 4 роты 169 полка 68 немецкой пехотной дивизии Карл Губерт рассказал: «В октябре я, в составе пополнения, попал в 169 полк. В это время 4, 8 и 12 пулемётные роты, ввиду понесённых ими тяжёлых потерь, были сведены в одно подразделение. В ноябре, после прибытия нового пополнения, роты были восстановлены. Вскоре русские на нашем участке перешли в наступление. Артиллерийский и миномётный огонь причинил нам огромные потери. Солдаты, которые находятся на фронте с самого начала войны, утверждают, что такого огня они ещё никогда не видали. Русские танки прорвали нашу оборону, и зашли в тыл. 68 дивизия была фактически разгромлена. После трёхдневных боёв в 169 и 196 полках, вместе взятых, осталось всего-навсего около 200 человек. Раньше дивизия, потерявшая половину и даже меньше половины личного состава, заменялась другой и отводилась на пополнение в тыл. Теперь же соединение, лишившееся 70— 80 процентов солдат, не выводится из боя. Его заставляют сражаться до тех пор, пока не будет разбит последний взвод».

Ниже публикуется акт о зверствах немецко-фашистских мерзавцев: «Когда части Красной Армии заняли населённый пункт Новосёлки, Гомельской области, наши бойцы обнаружили в немецких траншеях 27 трупов советских бойцов, зверски замученных гитлеровцами. Установлено, что красноармейцы попали в плен, будучи ранеными. На их раны наложены повязки из советских перевязочных материалов. Захватив в плен раненых бойцов, немцы связали их колючей проволокой и зверски замучили. Красноармейца Садыка Садырбоева они жгли на костре. У большинства бойцов отрублены конечности тела и отрезаны уши».

Акт подписали: подполковник П. Рябенко, капитан М. Грамм, капитан А. Стародубцев, капитан медицинской службы, Зенин, лейтенант Карцев, сержант С. Пичурин.